.
Гинзбург добивается того, что Жерар Женетт считает типичным для современного романа, – пишет прозу в стиле, который «смело устанавливает между повествователем и персонажем (персонажами) переменное или неустойчивое отношение – местоименное головокружение, подчиненное более свободной логике и более сложному понятию „личности“»[750]. На взгляд Гинзбург, эта неопределенность местоимений отражает потребность в новой модели личности – модели, которая двинулась бы дальше, оставляя в прошлом свойственные ХIX веку представления о литературном персонаже. Напряжение между первым и третьим грамматическими лицами в прозе Гинзбург – это и способ имплицитной гендеризации точки зрения в традиционной репрезентации, и попытка хоть как-то отразить нетрадиционную сексуальную ориентацию, то есть импровизация в условиях тесноты и нищеты (что является аналогом увлечения юной Гинзбург театром в годы военного коммунизма).
Хотя в 1920‐е и 1930‐е годы из-под пера Гинзбург вышли несколько записей и эссе о любви, она оставила их за бортом опубликованного корпуса своих текстов. Возможно, она сознавала, что, вопреки ее утверждениям противного и даже после проделанных ею процедур фикционализации и абстрагирования, ее тексты все же говорят о трагической ситуации однополого желания и о табуированной любви, которая не смеет назвать своего имени. Другая возможная причина нежелания Гинзбург публиковать эти тексты – то, что она забросила работу над ними уже к 1940‐м годам, осуществив мечту о квазиромане иначе – в форме произведения «День Оттера», которое впоследствии превратилось в «Записки блокадного человека». Когда в возрасте восьмидесяти с лишним лет Гинзбург начала публиковаться, чувствуя, что времени у нее в обрез, она отдавала предпочтение записным книжкам, а также другим, в большей мере завершенным повествованиям, которые могла публиковать в качестве отдельных отрывков – так, как опубликовала «Возвращение домой».
Еще один фактор, удерживавший ее от публикации этих произведений, – отношение Гинзбург к читателям. В 1960‐е годы несколько преданных молодых друзей Гинзбург, исполненных энтузиазма, занялись перепечаткой на машинке ее записных книжек. Гинзбург делала в рукописях пометки, маркируя те эссе, которые помощникам не следовало перепечатывать. В их числе оказались почти все эссе о любви; возможно, ею руководило нежелание вдаваться в темы секса. В интервью, которые я брала (начиная с 2003 года) у друзей Гинзбург – представителей более молодых поколений, я слышала от некоторых из них, что в их разговорах тема однополой любви не затрагивалась почти никогда; другие вспоминают откровенные дискуссии о гомосексуальности. Некоторые из ее друзей, в целом мыслящие непредвзято, все же употребляли кодовое слово «чудачество», говоря со мной о сексуальной ориентации Гинзбург, а несколько человек категорично отрицали, что у нее была гомосексуальная ориентация