Сестра Нины, «Тата», принадлежащая к интеллектуальному типу личности, реализует свою автоконцепцию, рассказывая яркие, эстетически обработанные истории, изобилующие метафорами, обобщениями, парадоксами и юмором. Когда она рассказывает, как уцелела при бомбежке, подспудно звучит тема того, что она не вполне выздоровела, что она дистрофик. Ее реакция перестала быть «нормальной»; мало того, она пока не в состоянии вновь ценить искусство, хотя уже начала читать книги. Третья женщина, «Т.», до войны культивировала образ Дон Жуана[857]. Гинзбург обсуждает с «Б.» (своим другом Борисом Бухштабом), что «совсем особая психика», ввиду которой «ей искренне казалось, что у нее джентльменская психология», и сверхэротичность придают Т. нечто экзотическое, действующее на женщин исключительно сильно. До войны «донжуанство» было компенсаторной моделью, объяснявшей неудачи Т. при попытках достичь более благородных целей – обрести «семейственное благолепие» или снискать успех на литературном поприще: «Донжуанство всю жизнь служило оправдательным понятием для интеллект<уальной> праздности и бесплодности. Это для прошлого, для настоящего – дистр<офия>». Хотя в годы блокады Т. занимает престижную административную должность в Публичной библиотеке, она ссылается на дистрофию, чтобы оправдать свои неудачи в романтических отношениях и неспособность писать книги[858]. (Заметим, что в этой и других зарисовках характера в записной книжке военного времени – в отличие от эссе о любви 1930‐х годов, которые обсуждаются в главе 3 этой книги, – Гинзбург открыто маркирует гомосексуальность женского персонажа, употребляя при этом термины, обычно применяемые к мужчине, – донжуан, джентльмен.)
Последний в ряду «уцелевших дистрофиков» – «А. О.», один из персонажей мужского пола, чьи характеры анализирует Гинзбург (таких персонажей меньше, чем персонажей женского пола). Мужчины-блокадники в целом, пишет Гинзбург, рано или поздно начинают страдать комплексом неполноценности ввиду того, что не находятся на фронте. В качестве реакции они либо встают в позу надрыва, либо с удвоенными усилиями ищут какие-то оправдательные концепции. Найти эти концепции им помогает либо «исключительное самодовольство», либо «ответственная, командная работа, власть» (которая, как мы наблюдали в других обстоятельствах в случае Решетова, может подтолкнуть к хамству). Тот факт, что на исходе блокадного периода мужчины отказываются от автоконцепции надрыва, Гинзбург истолковывает как «свидетельство роста общей воли».
«А. О.» – литературовед, соученик Гинзбург по Институту истории искусств – в период блокады работал в Радиокомитете. «А. О.», человек «пассивного» типа, по оценке Гинзбург (то есть человек, лишенный волевой сосредоточенности, хотя и с сильными вожделениями и развитой способностью испытывать наслаждение)