, – наглядный образчик классической проблемы советских интеллектуалов: чтобы выжить, им приходилось каждые пять – десять лет формировать новые автоконцепции. Вот случай «А. О.»: в 1920‐е годы у него была автоконцепция «маленького бытового декадента», поэта, излучавшего душевную «опустошенность и легкий демонизм». Он был «декадент с надрывом» – писал стихи и фрагментарные дневники, имел «запутанные отношения с женщинами». В 1930‐е годы «А. О.» работал в издательстве – в организации того типа, где административный аппарат препятствовал почти всей существенной культурной деятельности. Он выстроил новую автоконцепцию циника и неудачника, «зарывшего свой талант», утешаясь широко распространенным убеждением, что иначе не выжить. «Соглашаясь уступать страшному миру и действовать по его злобным законам» на работе, он пытался одновременно создать свой мирок, где мог мнить себя картежником, библиофилом, эпикурейцем и поэтом.
Толчком к третьей метаморфозе стала война: в военные годы, в условиях блокады он голодал, испытывая сильнейший страх смерти. На момент, когда Гинзбург сделала эту запись, «А. О.» был дистрофиком, его автоконцепция состояла в том, чтобы казаться человеком с глубокой «психологией»:
Он сугубый интеллигент и сугубый истерик и потому он и сейчас, несомненно, имеет свою надрывную автоконцепцию (неудачник, сломленный и т. д.), которая позволяет ему и сейчас числить себя среди избранных, наделенных внутренней жизнью, имеющих «психологию»[860].
Ниже Гинзбург утверждает, что эта автоконцепция неудачника, которая должна давать право на принадлежность к элитарной интеллигенции, имеет для А. О. свои минусы, поскольку социально неприемлема для сорокапятилетнего главы семейства. Чтобы скрыть свою деградацию, он культивирует репутацию чудака, который коллекционирует книги, экономя на еде, – несмотря на то, что, еще не вполне оправившись от дистрофии, опускается до того, что в столовой Союза писателей принимает от знакомых (чувствующих превосходство над ним оттого, что делятся с ним пищей) «шроты» (побочный продукт производства соевого масла).
Отношение к смерти: «фаталист» и «троглодит»
Автоконцепция «фаталиста» – пример того, что люди склонны превращать неизбежные обстоятельства в автоконцепции, дарующие им ощущение, что их позиция ценна и красива[861]. Расспросив нескольких знакомых об их отношении к смерти, Гинзбург обнаруживает, что они по-разному осмысляют то, что не испытывают страха смерти, или формируют автоконцепцию человека, которому смерть не страшна. Например, Н. П., человек «большого жизненного напора», с удовольствием признается, что она «фаталистка» (образ, обретший популярность в русской культуре благодаря «Герою нашего времени» Лермонтова), – она не боится авианалетов, поскольку не властна над своей кончиной: смерть неизбежно придет, когда выйдет срок