Один раз найдя или придумав формулу – точное выражение своих мыслей или наблюдений, – Гинзбург обычно повторяла ее в разных прозаических произведениях и разных контекстах, даже в «Агентстве Пинкертона» – вещи, которая во многом была обусловлена шаблонами жанра в соответствии с навязчивыми конвенциями 1930‐х годов[500]. Гинзбург сознавала, что в этой чуждой ей книге не место ее формулировкам и мыслям, пыталась их туда не включать: «У меня было много уже придумано про жизнь; много заготовок, в частности описаний. Следовательно, неотступный соблазн – вставить»[501]. Герой «Агентства Пинкертона» Крейн, живущий впроголодь, занимает немного денег у соседа по пансиону, чтобы сытно поесть перед собеседованием в частном детективном агентстве, куда надеется устроиться на работу. Гинзбург пишет:
Крейн съел горячий завтрак на доллар ирландца Томми; теперь он сидел против будущего хозяина настороженный, с ясной головой и послушными нервами. Позади голод, затянувшийся голод, похожий на болезнь и уже совсем не похожий на желание есть. Крейн сжал зубы: я должен найти работу[502].
В период военного коммунизма, а также в студенческие годы в Петрограде Гинзбург хорошо узнала, что такое голод; даже в 1930‐х она часто голодала, пытаясь содержать мать и дядю на свои скудные заработки[503]. Размышления о длительном голоде и его дестабилизирующем воздействии на психику она вставила в книгу, юные читатели которой, возможно, прочли бы эти рассуждения по диагонали, увлекшись фабулой (правда, в те трудные годы читатели тоже могли иметь опыт вынужденного голодания).
Во время Ленинградской блокады Гинзбург испытывала муки голода совсем другого масштаба. Описывая голод в «Записках блокадного человека», она вставляет туда свою формулу из «Агентства Пинкертона»:
Настоящий голод, как известно, не похож на желание есть. У него свои маски. Он оборачивался тоской, равнодушием, сумасшедшей торопливостью, жестокостью. Он был скорее похож на хроническую болезнь. И, как при всякой болезни, психика была здесь очень важна[504].
Психология и физиология голода – одна из центральных тем «Записок блокадного человека», это обобщенное рассуждение совершенно гармонично вписывается в текст и пространно разъясняется. Общий для всех писателей соблазн вставлять заветные мысли, мнения и наблюдения не только в одно, а в несколько своих произведений наверняка особенно силен у тех, кто вынужден писать одни прозаические тексты в стол, а другие – с расчетом на публикацию.