Князь как будто прочитал мои мысли.
— Когда стало ясно, что на ЛАЭС серьезная авария, в городе началась неразбериха, на власти никто не надеялся. Разговоры, что из Соснового Бора в случае проблем на станции будет не выехать, велись еще до нас. Так что все спасались, кто как мог, даже когда эвакуацию наконец организовали ваши службы. В городе тоже еще много брошенных машин. Весной девятнадцатого планировали еще раз прочесать город в поисках тел погибших, но уже не успели. Останки людей к тому времени растащили оборотни и дикие собаки.
Меня передернуло.
Улицы были пустынны. Многоэтажки зияли пустыми окнами, в каким-то чудом уцелевших стеклах отражалось зеленоватое небо. Ни зверя, ни птицы, лишь дудки борщевика торчали на газонах. Из-под его листьев выглядывали шляпки гигантских поганок. И — совершенно мертвые деревья. Сосны, березы, дубы… Страшно, даже если забыть об оборотнях, которых не будет до ночи.
Я думала, князь повезет меня на ЛАЭС, к куполу: так было бы логично, он не прогулку планировал — но машины остановились на какой-то площади в центре города, Димитри распахнул дверь и кивнул головой мне. Я вжалась в кожаное сиденье, кусая губы.
— Надо особое приглашение?
Я очень медленно последовала за ним. В машине не лезли в голову мысли про собак, которые могли оказаться за любым кустом. Не оборотней, просто собак. Я их с детства боялась до дрожи.
В мертвом городе оказалось неожиданно тепло. Даже слишком тепло для осеннего дня под Питером, так у нас бывает в августе, а не в начале октября. Тишина, разрываемая только звуками шагов да шуршанием листьев, давила на уши. Всего четыре года прошло, а город выглядел совершенно заброшенным, как будто тут никого не было уже четверть века или даже больше. Я не хотела оглядываться, но смотрела по сторонам, ловя каждое шевеление, вздрагивая и снова выдыхая, — ветер и мусор, мусор и ветер. Никого больше. День, оборотни спят. Ни людей, ни собак — никого. Только князь и я.
Я не заметила, когда наместник начал говорить. Просто не сразу обратила внимание на то, что слышу голос, который рассказывает мне что-то. Об эвакуации, о МЧС, поднятом по тревоге, о пожарных, о больницах, куда везли раненых, о мародерах в городе, погрузившемся в осенний мрак. О том, как в спешке ставили внутренний защитный купол вместо истончающегося на глазах штатного, который я видела за считаные минуты до взрыва, и как все сотрудники станции и первые из прибывших на место мчсовцев согласились стать живыми батарейками: Источники ведь погасли.
От его слов темнело в глазах. Слушать это было невыносимо, хотелось забиться в темный угол, свернуться клубком и заткнуть уши. Еще немного, и я бы просто закричала, чтобы он заткнулся. Но я не могла. Мне было важно — знать…