Я перевёл взгляд на свою рабыню, на четвереньках покорно поглощавшую кашу, и предположил, что предыдущей ночью она, возможно, попыталась бы возразить против такого способа. Зато этим утром она приняла это как само собой разумеющееся. Похоже, за время, проведённое в алькове, она многое поняла о себе самой. Почему-то снова встал вопросом, как некая рабыня-землянка могла бы выглядеть, питаясь подобным образом. Как любая другая рабыня, я бы предположил. Что интересно, мне почему-то казалось, что та земная рабская девка только приветствовала бы возможность так есть рядом со своим хозяином. Это возбудило бы её, дало чувство уверенности и доставило бы ей удовольствие. С первого же момента, как я увидел её, потрясённую, с, казалось, застывшим на ходу, аккуратным, прекрасно сложенным, волнующе стройным телом, а потом и её глаза, в которых мелькали удивление, сомнение, колебание, шок и уязвимость, её внезапно побледневшее, чувствительное, изящное лицо, её открывшиеся, готовые, приглашающие поцеловать их губы, в том большом, странном магазине, я ощутил, что её место было у ног мужчины. Я был почти уверен, что если бы я властно указал на свои ноги, она, возможно, подползла бы ко мне и припала к ним губами. Правда, в следующий момент она, чуть не закричав, нырнула в соседний ряд и убежала. Но я думал, что она могла бы это сделать. Да, я так думал. Посадить её на цепь и выдрессировать, и она могла бы стать источником неописуемого наслаждения. Она прекрасно ответила бы на мужское доминирование, на мужскую власть над собой, на ошейник, на то, чтобы быть беспомощной собственностью. Для неё было бы удовольствием принадлежать мужчине. Мнение моих коллег только подтвердило моё собственное. Её практически не потребовалось бы ломать к ошейнику. Я подозревал, что она, если можно так выразиться, уже его носила, начиная с того самого дня, когда началось её половой созревание. Да, подумал я, она будет превосходно смотреться, питаясь около стола мужчины или с его руки. Без господина она была бы неполной и несчастной. Она была рабыней, прекрасной рабыней. Я должен её забыть! Народу в столовой постепенно прибывало. Некоторые пришли со своими рабынями. Появились и несколько свободных женщин, естественно, взиравших на рабынь свысока, с удовлетворением и презрением, ясно читавшимися в их взглядах. Две из вошедших приблизились к моему столу, хотя я их не приглашал.
— Наденьте на неё ошейник, — потребовала одна из них, тыкая пальцем в сторону моей рабыни.
— Она недавно куплена, — объяснил я. — Это упущение вскоре будет исправлено.