Гидромелиорация не привлекала. Она просто была не хуже и не лучше всего остального. Двенадцать лет работы в конторах, закончившиеся туберкулезом, кажутся сейчас чужим куском жизни. Юрий Ларин долго искал нечто, что соответствовало бы его «уровню лености», как он говорит. Но это не более чем желание уйти от высоких слов, которых не терпит. Юрий искал «уровень», способный ответить тому неясному, долго не имевшему определенных очертаний, чем была полна душа.
В детдоме Юра Гусман считался весельчаком. Он шутил, подначивал, разыгрывал, веселился вполне искренне, однако всегда чувствовал — есть что-то тайное, тяжелое в его судьбе. И тайной же долго оставалось для него призвание.
В тридцать лет, когда им с матерью вышло разрешение жить в столице, Ларин вернулся в Москву. И лишь к этому времени сомнения оставили его. Юрий понял: он — художник. Поступил в знаменитую Строгановку — Высшее художественно-промышленное училище. Потом шестнадцать лет там преподавал, пока тяжелая болезнь надолго не вышибла его «из седла».
Юрий перенес восьмичасовую нейрохирургическую операцию. Так началась еще одна черная полоса в его жизни, казалось, уже устоявшейся.
Была любимая жена (Инга Баллод, детская писательница), сын Колька (названный, конечно же, в честь деда) и живопись, где он был свободен, свободен, наконец, свободен… И вдруг Инга умирает от рака… Юрию ставят диагноз: опухоль мозга…
Однажды у него уже отняли все… Но мать вернулась — хотя и надорвавшимся, изломанным человеком (вдову обер-шпиона мучили безжалостно, устраивали имитацию расстрела). Отец смотрел на них с фотографии на стене. Жизнь, изуродованная жизнь все же продолжалась. Но существование семьи «обер-шпиона» и в шестидесятые, и в семидесятые годы было невыносимо. И Юрий решился.
В 1978 году он обратился к руководителю Итальянской компартии с просьбой помочь восстановить справедливость. Письмо опубликовали многие западные газеты. Фонд Бертрана Рассела организовал сбор подписей от представителей политических партий и деятелей культуры.
Советские власти осмелились на реабилитацию Бухарина лишь в 1988 году. То была радость, но слишком запоздалая. Вдове Бухарина исполнилось уже семьдесят пять, его сыну пятьдесят два года. Большую часть жизни они прожили как члены семьи врага народа.
Внутри этого существования Юрию удалось обрести какое-то хрупкое равновесие. И вот оно в очередной раз оказалось под ударом.
Операция на мозге прошла удачно. Но болезнь, отступив, поразила самое главное для художника — правую руку. Пришлось учиться писать левой рукой, упорно разрабатывая и правую. Восстанавливаться ему помогала врач, милая женщина Оля. И — чудо, рука начала оживать.