Остановились у края внушительного котлована диаметром около пятидесяти метров и глубиной шесть — семь метров. На дне вода — небольшое озеро, уже заросшее вокруг травой. Спугнули стаю черных жаворонков — прилетали попить пресной водички, других водоемов поблизости нет. Вокруг котлована спекшиеся комья земли, а стены его словно из пепла вперемешку со шлаком.
— Больше не прилетят, — сказал Горячев многозначительно, провожая взглядом птиц. — Не выживут, вон
как тот орел, — и показал на большую птицу, распластавшуюся возле воды. Орел лежал на спине, откинув крылья и выставив когтистые лапы, словно защищался от нападения.
— На этом месте была вон такая металлическая вышка, — Иван Алексеевич указал на высокую башню примерно в двух километрах. — Мы сейчас поедем туда.
На равнинной местности башня казалась гигантской ажурной антенной радиостанции.
— А зачем здесь посыпано шлаком? — некстати спросил я.
Горячев хмыкнул:
— Это, понимаешь ли, земля спеклась после взрыва. Здесь долго быть нельзя, опасно. Держится высокий уровень. Но когда ветра нет, можно без респиратора.
Преодолев около двух километров по бездорожью, местами проезжая словно по черному стеклу (так сплавилась поверхность земли), мы остановились возле бревенчатой землянки с массивной дверью.
— Полузаглубленное складское сооружение, — пояснил начальник отдела. — До башни, на которой будет установлено «изделие», пятьсот метров. Через километр еще одно такое же деревоземляное сооружение. Оно готово. А третье, дальше, только строится. Поедем туда, посмотрим. Тут контроль нужен.
В дороге я спросил:
— А что будет помещено в этих полуподземных хранилищах?
Тут я опять дал маху. Иван Алексеевич повернулся и моргнул одним глазом: молчи!
Оставив машину на едва заметной дороге, мы направились к группе солдат. Все они были темные от загара. Работали в одних трусах. Вручную строили такое же хранилище, какое мы только что смотрели. Солнце вытапливало из бревен смолу, и воздух был пропитан приятным сосновым запахом. Жара — под сорок.
Солдаты повтыкали лопаты в грунт и развесили на них свои гимнастерки и майки. В их тени стоял переносной термос с теплой и соленой водой. Я вспомнил фронтовую заповедь: никогда не пить в жару сырую воду. К этой заповеди я добавил из горького опыта на полигоне: не пить в зной даже минеральную воду. Однажды в поле я выпил бутылку воды, а потом испытал мучительную жажду и помчался в столовую пункта «Ша», где в буфете продавалась минералка. Сразу опорожнил еще две бутылки, через час еще одну, а ночью впервые испытал сердечный приступ.