Били добраго молодца на правежѣ,
На жемчужномъ перехрёстычкѣ,
Во морозы во хрещенскіе,
Во два прутика желѣзные.
Онъ стоитъ удаленькій, не тряхнется,
И русы кудри не шелохнутся,
Только горючи слезы изъ глазъ катятся.
Наѣзжалъ къ нему православный царь,
Православный царь Петръ Алексѣевичъ.
Не золо́тая трубынька вострубила.
Не серебряна сыповочька возыграла,
Тутъ возговоритъ царь Петръ Алексѣевичъ:
— «Вы за што добротнова ка́зните?
Бьете-ка́зните казнью смертною?» —
Тутъ возговорятъ мужики приходскіе:
— «Ужъ ты гой еси, православный царь,
Царь нашъ царь, Петръ Алексѣевичъ!
Мы за то его бьемъ-казнимъ:
Онъ покралъ у насъ Миколу Можайскова,
И унесъ казны сорокъ тысячей». —
Тутъ возговоритъ добрый молодецъ:
— «Ужъ ты гой еси, православный царь,
Православный государь, Петръ Алексѣевичъ!
Не вели меня казнить-вѣшати,
Прикажи мнѣ слово молвити,
Мнѣ себя, добра молодца, поправити.
Не я покралъ у нихъ Миколу то Можайсково,
И не я унесъ у него золоту казну,
А покрали его мужики-кашилы
[8].
Только лучилося мнѣ, доброму молодцу,
Это дѣло самому видѣти.
Гулялъ я, молодецъ, по бережку
На желтомъ песку, при мелкомъ лѣску,
И увидѣлъ, что они дѣлятъ казну,
Не считаючи дѣлятъ — отгребаючи.
У меня, у молодца, сердце разгорѣлося,
Молодецкая кровь раскипѣлася;
Ломалъ я, молодчикъ, мостовиночку дубовую;
Перебилъ я мужиковъ до полу-смерти,
Иныхъ прочихъ чуть живыхъ пустилъ.
И взялъ я́ у нихъ зо́лоту казну.
Взявъ казну, сталъ казну пересчитывать:
Насчиталъ казны сорокъ тысячей».—
Тутъ не золота трубынька вострубила,
Не серебряна сыповочька возыграла,
Какъ возговоритъ надёжа православный царь,
Православный государь, Петръ Алексѣевичъ:
«Ты куда такову́ казну дѣвалъ?»
Тутъ возговоритъ добрый молодецъ:
— «Ужъ ты гой еси, православный царь,
Православный государь, Петръ Алексѣевичъ!
Прогулялъ всю казну во кружалѣ я,
Во кружалѣ я, во кружалищѣ,
Съ голытьбою я, со казацкою».