— Подойди-ка сюда на минуточку, Микки, — просит она.
Я, конечно, нервничаю, но подхожу: она должна видеть, что я готов сделать все, что она попросит. Для нее я на все готов. Даже самый сухой сухарь проглочу.
— Микки, можно спросить у тебя одну вещь?
— Конечно.
Надеюсь, что-нибудь про космос. Или Египет. Или Америку.
— Дашь слово никому не говорить?
— Честное слово, чтоб мне провалиться на этом месте.
— Никогда и никому? — уточняет она.
— Богом клянусь.
— Не разболтаешь? — Она встряхивает золотистыми волосами, и с них — честное слово! — осыпается золотая пыль.
Я сильно-сильно морщу лицо, облизываю палец.
— Господом Всемогущим клянусь, — говорю я и осеняю крестом свое сердце. Смотрю на нее в упор. Она оглядывается в обе стороны, наклоняется ближе.
— Ты умеешь тискаться? — шепчет.
Блин. Мне положено уметь, я ж парень. Во писец! Нужно было все-таки попробовать с Терезой Макалистер там, на Яичном.
— Да. А ты чего, нет? — спрашиваю.
— Не-а. — Она отворачивается. — Покажешь?
— В смысле, покажу? Мы, типа, сделаем?
— Ага.
Ал-лей-лу,
Ал-лей-лу,
Ал-лей-лу,
Ал-лей-лу-я,
Славься, наш Господь!
Спасибо тебе, Боженька!
— Только никому не говори! — предупреждает.
— Ну еще бы! Ни за что! — отвечаю.
— Поклянись еще раз.
— Клянусь.
Снова осеняю сердце крестом.
— Поклянись здоровьем маленькой Мэгги.
— Клянусь.
— И Киллером.
Опускаю руки на живот. Его крутит. Я же их обоих уже потерял. Боженька, неужели придется отказаться от такой обалденной штуки?
— Микки?
— Мне чего-то нехорошо.
— Ты просто не хочешь клясться, ты все это так болтал.
Похоже, она хочет быть моей подружкой. Стоит так близко, что я чувствую ее дыхание.
— Хочу. И клянусь. Киллером клянусь тоже, — говорю.
— Тогда ладно.
Она слегка касается моей руки своей. По этому месту тут же пробегают мурашки. А потом во всем теле начинает колоть, а яички подтягиваются, будто хотят совсем спрятаться в тело. Со мной такого никогда еще не случалось. Это чего, половая зрелость? Или любовь?
— Ну, покажи. Что надо делать? — говорит она.
— Прямо сейчас?
Блин. О чем только я думал?
— Не, не могу. Пока голова не пройдет. Болит страшно. — Делаю вид, что мне жуть как больно. Расчесываю шрам — хорошо бы пошла кровь. — А еще я только что видел, как брита застрелили насмерть.
Она отшатывается.
— Мамочка дорогая! Этого, сегодняшнего? — спрашивает.
— Да. Я, наверное, домой пойду. Я еще даже маме не сказал.
Едва пронесло. Вот только надо было придумать какую-нибудь другую отговорку, потому что я совсем не хочу домой. Я хочу с ней поиграть. И еще попеть, посмеяться — ну, и поцелуйчики в щеку тоже не помешают.