Видали? Совершенно ни к чему говорить «прости меня». Это и есть «прости». Все теперь будет хорошо.
Раскладываю «Республиканские новости» на столе, кладу сверху тряпки, ставлю состав. Мы эту газету никогда не читаем, но когда ее продают у дверей, приходится покупать, а то на тебя не так посмотрят. Снимаю украшения с каминной полки. Беру каминный набор. Медные пластинки, которые висят в гостиной, и кожаную штуковину с медной лошадью. Не знаю, что это за фигня, но маме нравится.
Надраиваю украшения. Ма увидит, как я быстро работаю. Быстрее скорости звука. Сейчас самое время спросить. Пока она немного поуспокоилась.
— Мамуль, а что, папа вернулся? — Кидаю пробный шар.
Голова у нее дергается.
— Ты с чего спрашиваешь? Видел его, что ли?
— Нет.
Клево. Супер. Здорово. Обалденно. Класс. Будем и дальше жить счастливо, да, мамуль? А теперь начистим медяшки. Тру изо всех сил. Аж рука болит. Зато будут гореть!
Стоп, а чего ж она тогда плакала? Может, из-за того, что я ее обозвал дурой? Согласись, Микки, это было совсем некрасиво. Свою-то собственную мамочку. Вот взял и довел ее до слез. И что, доволен? Всякий раз, как ты разеваешь рот, происходит какая-нибудь беда. Держи его на замке!
Я уже почти половину начистил. Когда все доделаю, мамочка будет очень мною довольна.
А если другие узнают, что я довел маму до слез?
Они меня прикончат.
Быстрее, быстрее. Три, три, три.
Почти готово. Подумай о чем-нибудь другом. Мартина. Мартина.
Я скоро буду тискать Мартину.
Самую красивую девчонку на свете.
Я не буду гладить ее по заднице. Она же не шлюшка мелкая. Но где бы выяснить, как тискаются?
— Микки! — окликает меня мама.
Я подскакиваю и роняю крышку медного чайничка на стеклянный стол. Замираю. Она что, правда, меня сейчас убьет? Она расслышала, что я думал?
— Чего?
— Ты там все закончил? — спрашивает Ма.
— Вот, заканчиваю. — Выдыхаю. — Что-нибудь еще сделать?
— Не надо, у меня все готово.
Она берет с полки кошелек.
— Вот, сходи, купи себе что-нибудь вкусненькое.
— Да ладно, не надо, — говорю я.
— Чего?! — вскрикивает она, этак театрально, и мне делается смешно. — Чтоб мне провалиться, наш Микки отказывается от денег!
— Мамуля! — Я смеюсь и краснею.
— Наш Микки, который продаст свою мамочку про-там за двадцать пенсов?!
— Да ладно тебе, мамуль! — возмущаюсь я. — Разве что за двадцать пять.
И мы смеемся.
— Ах ты, хамло мое мелкое! — Делает вид, что хочет меня шлепнуть, я уворачиваюсь, плевое дело от нее увернуться.
— Старенькая ты уже, мамуля, медленно двигаешься.
Ма пинает меня по ноге.
— Ай-й-й-й-й-й!
— Я пока еще кое-что умею. — Она смеется.