Или Толстой стал бы снова доказывать, что все это не нужно народу, что народ мог бы преспокойно оставаться на печи, не знать ничего ни о радио, ни об электричестве, ни о социалистическом устройстве жизни и отдаваться лишь подготовке к смерти через самоотречение и самосовершенствование?
Очень может быть, что да. Но тут, зная, что народ стал жить лучше, достойнее, легче, чем при отцах и дедах Толстого и при нем самом, мы никак не могли бы пойти за Львом Николаевичем.
* * *
Теоретический интерес, дело любознательности – вещь совершенно естественная и сама собой разумеющаяся. Любуясь луной, солнцем, звездами, человек не может не ставить себе вопроса об их устройстве. Его не могут не интересовать и анатомия человека и животного, и геология, и сравнительное языкознание. Лучше всего доказывают естественность и непреодолимость, неотвратимость бескорыстной любознательности примеры великих ученых, решавшихся на сумасбродство, жертвовавших всем, чтобы только иметь возможность поставить или продолжать свои изыскания. Помню, на меня в юности произвел сильное впечатление пример Линнея, который еще совсем молодым человеком проявлял живой, непреоборимый интерес к естествознанию. Служа солдатом и стоя однажды в строю, Линней обратил внимание на порхавшую вокруг бабочку: он еще никогда не видал такой! Бабочка так заинтересовала его, что он, не в силах себя превозмочь, бросил ружье, выскочил из строя и, перед глазами товарищей и начальства, начал гоняться по площади, стараясь прихлопнуть бабочку своей форменной, военной шляпой…
«Не смей интересоваться бабочками!» – можно было бы сказать Линнею, но… что из того? Куда бы он мог спрятать свой интерес? в карман?
Таким же разительным показался мне пример почтенного швейцарского астронома………..>87, который, будучи уже глубоким стариком и желая во
что бы то ни стало подняться на только что, с величайшими трудностями, воздвигнутую на Монблане обсерваторию, позволил запаковать себя в тюк, с тем, чтобы затем проводники тащили за собой этот тюк на канатах, через пропасти и ледники, на альпийскую вершину: дотащили-таки, распаковали, и ученый работал, на уровне нескольких тысяч футов, во славу!
Что мог сказать Толстой о…………………?>88 Что ему лучше было бы заняться
делами благотворительности или спасения души, чем лазить, с опасностью для жизни, на Монблан? Но разве не было бы это ущерблением свободы духа ученого?
А героизм множества русских полярников, начиная Дежневым и кончая Папаниным?
А работники над радием, огромное количество которых попортило себе руки или совсем погибало от действия таинственных лучей недостаточно еще исследованного вещества? Служили они человечеству или не служили?