установится, в конце концов, в результате наших усилий к самосовершенствованию. Поражало, в самом деле, как это ему могло быть
безразлично, «будет ли анархизм или, напротив, рабство под игом японца или немца» следствием «исполнения вечного закона, не допускающего насилия и участия в нем» (запись в дневнике 13 января 1910 г.). «Этого я не знаю и не хочу знать!» – с своей малопонятной людям «последовательностью» заявлял Лев Николаевич
>124.
Идейно Толстой, вскрывая пороки Церкви и государственной системы, конечно, расшатывал самодержавие и тем приближал революцию, но сознательно он не собирался ей содействовать. Как будет «падать» самодержавие и что его сменит, ему было «безразлично». Дескать: иди лишь к своей высокой цели – нравственного совершенствования, а там уже установится какой-нибудь и, наверное, неплохой порядок.
Может быть, в течение столетий, если не тысячелетий, такая программа и привела бы, наконец, к своей цели, но, пока что народ оставался беззащитным и продолжал бы неизбывно страдать под игом эксплуататоров и тиранов. А «толстовцы» жили бы, совершенствовались бы и умирали бы со спокойной совестью.
Ленин прервал эту инерцию ничегонеделания.
* * *
Мы, «толстовцы», одно упускали из внимания, возражая против революции, а именно, что богачи и капиталисты никогда добровольно своего положения не уступят и от своей собственности не откажутся. Могут быть отдельные и иногда замечательные примеры таких отказов, которые как раз попадались в «толстовской» среде (князь Дадиани, князь Хилков, помещики братья Шейерманы и др.), но тут отказ предполагает, прежде всего, высоко развитую и убежденную в определенном смысле личность отказывающегося, а, кроме того, и среди таких личностей далеко не все способны к самопожертвованию и к самоотречению, так что ясно, что такие отказы могли носить только характер индивидуальный и не могли стать общим явлением. В самом деле, почему богатый юноша, полюбившийся Христу и выполнивший уже все остальные заповеди нравственности, отказался выполнить его совет насчет «раздачи имения нищим» и лишь «отошел с печалью», когда услыхал такой совет из уст учителя? Почему, наряду с Дадиани и Шейерманами, раздавшими свою землю крестьянам, оставались еще многие и многие, среди поклонников учения Л. Н. Толстого, кто не предпринял, однако, ничего подобного и сохранил свое имущество и деньги в своих руках? Почему один из самых искренних «толстовцев», М. В. Б.>125, который владел небольшим имением в Тульской губернии, вступил после Февральской революции и в страхе перед грядущей Октябрьской, в «