От такой проповеди целомудрия иным «толстовцам», конечно, не поздоровится. А между тем здесь именно проповедуется истинное целомудрие, какое должно проникать и человека, не отказывающегося от нормальной половой жизни. Думаю, наконец, что подобный род проповеди относительного целомудрия достигнет на практике лучших результатов, чем отвлеченная, наджизненная, головная толстовская проповедь целомудрия абсолютного.
* * *
«Розановский» мотив отыскиваем, как это ни кажется невероятным, у… Канта. Мало того, наводит нас на этот мотив в кантовской философии не кто иной, как именно Лев Толстой. Со стороны Канта, с его «категорическим императивом», и в особенности со стороны Льва Николаевича, с его отрицанием плоти, это совершенно непоследовательно. Введение же подобного мотива в круг своих поучений и немецким, и в особенности русским мыслителями-идеалистами объясняется, очевидно, только силой этого мотива, втайне ими сознаваемой.
Говоря это, я имею в виду то обстоятельство, что Л. Н. Толстым введено в его «Круг чтения», который он сам считал квинтэссенцией мировой мудрости, следующее обращение Канта к молодежи:
«Молодой человек! отказывай себе в удовлетворении твоих желаний (в увеселениях, в роскоши и т. п.)>72, если не из намерения совсем отказаться от удовлетворения их, то из желания иметь в виду все более возрастающее наслаждение. Такая бережливость по отношению к твоему жизненному чувству сделает тебя, благодаря отсрочке наслаждения, в действительности богаче. Сознание, что наслаждение находится в твоей власти, плодотворнее и обширнее, чем удовлетворенное посредством этого наслаждения чувство, потому что вместе с удовлетворением оно уничтожается»>73.
Совет, который, действительно, может быть благотворным для молодежи. Но – мотивировка, – достижение высшей степени наслаждения, – имеют ли право Кант и в особенности Толстой пускать ее в оборот? Нет.
* * *
Полное целомудрие! Дай Бог, чтобы хоть мужья-то женам и жены мужьям были верны, а то ведь и этого-то нет.
* * *
Подняться на ступень безбрачия, целомудрия (притом – действительно подняться, без опасности извращения полового чувства) могут лишь самою природою к тому предназначенные люди. Самое физическое их устройство, характер помогают духу в осуществлении этой задачи.
Вот таким именно описывает Борис Зайцев Сергия Радонежского:
«…Жизнь Сергия дает образ постепенного, ясного, внутренно-здорового движения. Это непрерывное, недраматическое восхождение. Святость растет в нем органично.
…Насколько можно чувствовать Сергия, чрез тьму годов и краткие сообщения, в нем вообще не было улыбки. Св. Франциск душевно улыбается – и солнцу, и цветам, и птицам, волку из Губбио… Св. Сергий ясен, милостив, “страннолюбив”, тоже благословил природу, в образе медведя близко подошедшую к нему… В нем нету грусти. Он как будто бы всегда в сдержанной, кристально-разреженной и