.
Княжна, часто жалея ребенка, думая, что он скучает в обществе взрослых, обращалась к матери Каткова: — Позволь, Варвара Акимовна, Мише поиграть в зале и в гостиных. — и посылала свою пожилую служанку Костеньку присмотреть за мальчиком. И Миша «молча уходил» бродить по пустым залам[34].
«После обеда, — продолжала Пассек, — Мишу снова отправляли поиграть и побегать в большие парадные комнаты, водили посмотреть обезьянку, сидевшую на цепочке на выступе печи девичьей, или Аресо, попугая в бронзовой клетке, болтавшего и дико кричавшего иногда в зале.
В этих комнатах всё напоминало давно отжившие времена: огромные люстры с пожелтевшими от времени, точно дымчатые топазы, хрустальными подвесками; фигурные подзеркальники перед узкими зеркалами между окон, фамильные портреты по стенам, сделанные гуашью, всего семейства Яковлевых в их молодости, пуховые диваны с подушками и едва слышные шаги проходившей иногда прислуги. Всё это как-то совпадало в тон с тихим, точно погруженным в самого себя ребенком. <…> Я всегда брала тарелочку разных сластей и относила в парадные комнаты Мише, которого в них не было слышно; так-то он резвился, что не трудно было беречь его. Большею частью я находила его, что он сидит, облокотившись у окна и смотрит на палисадник перед флигелем во дворе, где жила княгиня Хованская с семейством, после 1812 года, когда сгорел ее дом. В этом палисаднике было несколько тенистых деревьев, а большая аллея была окаймлена черной смородиной и множеством розовых кустов. У меня было тут любимое местечко, где я часто сидела и читала. За палисадником шел направо небольшой огород, засаженный капустой, тыквой, морковью и другими овощами. А налево от него развалины, после двенадцатого года, огромного дома Неклюдовой.
Летом я иногда водила гулять Мишу в палисадник и заходила на огород, где мы лакомились морковью, вырванной с гряды, репою, редиской. Зимою же я заставала Мишу на диване у столика, обнесенного бронзовою решеткой, кроме небольшого выема, на котором он читал разложенную книгу и смотрел картинки. Иногда я заставала его перед фамильными портретами, которые он внимательно рассматривал.
— Узнаешь ли ты, Миша, кто это молоденькая девушка с розою в голове, в растрепанных напудренных волосах? — спрашивала я, указывая на княжну Марью Алексеевну Хованскую. — А вот этот стройный молодой человек в щегольском мундире — Иван Алексеевич, которого ты видишь теперь в валенках и теплой фуфайке, а вот и княжна Анна Борисовна с напудренными волосами, и как она приветливо смотрит»