Позиция рассказчика у Мандзони преимущественно «внешняя», в то время как Достоевский, формально будучи внешним наблюдателем, непрестанно пребывает рядом со своими героями и читателем. Повествование Мандзони следует линейной схеме; время Достоевского поэтически сливается с пространством, становясь катастрофическим измерением, в котором каждое событие ожидает превращения и трансформации даже за рамками текста. Здесь классическая схема романа XIX в. уже тесна, т. к. препятствует свободному полету повествования, возвращая читателя к началу всех смыслов – вопросу о жизни и антиномичной борьбе в душе человека.
Смысл жизни, по Достоевскому, как и смысл истории у Мандзони, не может быть дан в виде готового ответа, в виде завершенной формулы, ибо смысл заключен в жизненном пути в той же мере, как путь преследует некий ускользающий смысл. Необходимость прохождения этого пути есть не только суть искупления, но и условие обязательное для нахождения высшего смысла, который никогда не предстает перед читателем как абсолютная истина в готовом виде. У Мандзони Проведение дарует смысл всему, и страданию, и избавлению от горя, однако значение его для Мандзони никогда не может быть сведено к форме жизненного урока, как толкует для себя Провидение его герой Ренцо. Итальянский автор по-своему подходит к той мысли, которая позже у Достоевского станет чистой поэтикой: смысл Провидения не есть логическая возможность познания истины, но единственная возможность прикосновения человека к тайне Христа.
Принципиальное значение для данного исследования имеет факт идейной переклички между двумя писателями, пусть даже произошедшей совершенно независимо от их воли и оставшейся неведомой им самим. Однако историографический обзор рецензий, переводов и научных статей, в которых затрагивается тема знакомства русского читателя с творчеством Мандзони, выявил высокую вероятность знакомства Ф.М. Достоевского с романом «Обрученные» (прямо или опосредованно, через текст рецензии С.А. Никитенко).
Обзор современной русскоязычной исследовательской литературы по творчеству Мандзони позволяет отметить, что на протяжении долгого времени в подходе к итальянскому автору со стороны русских критиков прослеживалось некоторое предубеждение, причиной которого были итальянские прокатолические трактовки Мандзони, сводящие основной вклад автора к проповеди католической морали. По сей день тема христианской концепции писателя оставалась периферийной в российской итальянистики и никогда не становилась действительным объектом анализа.