– Вот теперь можно и в ресторан победу отмечать. Михаил Иосифович ты с нами?
Стоящий чуть в стороне от места действия Якушин тяжело вздохнул.
– Конечно, товарищ генерал.
– Да! Это … Аркадий Иваныч, ты вот раздели … Общество «Динамо» за победу принципиальную выделяет вам от нас им два талона на костюмы. В Военторге. Самый настоящий бостон.
– Бостон?
– Бостон. Чистая шерсть, от этих как их «мериносав». Козлов, в общем.
– Спасибо, товарищ генерал.
– Вам, мужики, за победу спасибо. Как ребёнок радовался. Каждую шайбу в анналы нужно. Красота. А Володя?! Когда втроём. Шедевр. Скажи, Николай Николаевич.
– Шедевр.
Вовки приехали в общагу усталые, но довольные. Матч был тяжелейший и чуть ли не самый важный за сезон. Даже если теперь проиграют ЦДКА, то серебро в кармане. А Фомин ещё и надеялся, что совсем даже и не глупый, а скорее наоборот, умнейший тренер Чернышёв сделает выводы из игры и поймёт, что меняться нужно при первой же возможности. Это не футбол. Совершенно другая нагрузка на ноги.
Приехали, пришли на кухню картошки сварить, а там все смурные.
– Что случилось? – спросил Фомин у ожесточённо надраивающего сковороду Третьякова маленького.
– Семён в больнице помер. Заражение пошло. А пенициллина не достали. В бреду и горячке помер. Врачи только руками разводят. А у него жена в Краснодаре и двое детишек малых. Как им теперь? – Иван тяжко вздохнул, ополоснул сковороду и, шмыгая носом, ушёл с кухни.
Челенков знал, что пенсию назначат, есть в СССР такой закон. Вот только маленькая она. Если капитан получал зарплату за тысячу, то теперь жене с двумя детьми прожить на пенсию в 125, ну, даже 250 рублей будет ой как не просто. И помочь он не в состоянии. У самого последние сто рублей остались, а пока ни стипендии от «Динамо», ни премии за форму, дадут и то, и то, потом. Какое счастье, что насильник подвернулся. Одним хлебом бы они сейчас с Третьяковым питались, да обедом, усиленным в столовой завода «Динамо».
Деньги кончатся через три, четыре дня. И на что жить? Правда, на следующей неделе Третьякова должны милиционером устроить. Завтра уже идёт заявление писать. Сегодня Чернышёв обрадовал. Придётся пока тоже хлеба побольше покупать, да вот картошка ещё есть.
Поели картошку, и Третьяков залез на свою верхотуру, а Вовка в паршивом настроении от известия о смерти капитана Радостина повздыхав и побегав из одного угла их комнатушки (целых три с половиной метра на три), решил домой письмо написать. Неделя с лишним прошла, а он обещал матери писать каждую неделю.
Сел, написал «Хелоу, предки», в смысле: «Здравствуйте, папа и мама» и остановился. О чём писать? О Наташе, о Свете, о смерти капитана Радостина, о победах и забитых шайбах. Нет. Там родители с ума сойдут. Мать сойдёт. Отец только посмеётся и скажет, хлопнув огромной ладонью по столу их чуть колченогому: «Наша порода. Фомин растёт».