Терпение его истощалось, шутовской кафтан оскорблял самолюбие. Конфликт был неминуем.
Пушкин мучительно размышляет. Он ищет аналогий в жизни предков, в судьбе литературных предшественников. Он рассуждает, например, в заметке «Вольтер» (1836 г.) о прусском короле Фридерике II, который… «не надел бы на первого из французских поэтов шутовского (в черновике «пажеского». – А.Б.) кафтана, не предал бы его на посмеяние света, если бы сам Вольтер не напрашивался на такое жалкое посрамление» (XII, 80–81, 370).
Впрочем, как явствовало из исторических записок, монархи иногда умели находить и шутам дельное применение. В «Историю Петра» Пушкин заносит: «Петр послал в чужие края за казенный счет не только дворян, но и купеческих детей, предписав каждому являться к нему для принятия нужного наставления <…> Возвращающихся из чужих краев молодых людей сам он экзаменовал. Оказавшим успехи раздавал места, определял их в разные должности. Тех же, которые по тупости понятия или от лености ничему не выучились, отдавал он в распоряжение своему шуту Педриеллу (Pedrillo), который определял их в конюхи, в истопники, несмотря на их породу». (X, 50–51).
В это же время Пушкин делает весьма знаменательное прибавление в свою библиотеку: приобретает книгу «Дормидошка – пустая голова, или Анекдоты о известном при дворе шуте Балакиреве. С присовокуплением исторических известий о происхождении шутов и жизни сего любимца царского» (Москва, в типографии Н.Степанова, 1836)[499]. Еще раньше, в «Записках Нащокина», Пушкин записывает анекдот про шута Ивана Семеновича и князя Потемкина (X, 191).
Вспомним, как часто встречается у Пушкина имя Арлекина, персонажа итальянской комедии масок. Арлекин был известен в России еще при Петре I (его, например, вывела в своей «Комедии о пророке Данииле» царевна Наталья Алексеевна). В Европе словами арлекин, гансвурст, пульчинелла или бураттино обозначали шута вообще. Признаки демонического происхождения во внешнем облике Арлекина отмечают некоторые исследователи итальянского театра: черная кожаная маска вызывает в памяти облик чёрта.
Пушкин снова вчитывается в «преданья старины глубокой», сопоставляет… Современный биограф поэта пишет о последних годах его жизни: «Друзья усматривали в поведении Пушкина неоправданную ревность, даже невоспитанность, и винили африканскую кровь, которая текла в его жилах. На самом деле это была накопившаяся боль человеческого достоинства, которое не было защищено ничем, кроме гордости и готовности умереть»[500].
Как «шутовской кафтан» воспринял Пушкин мундир камер-юнкера, пожалованный ему царем