(
V, 21). В тексте «Гробовщика» Пушкин устанавливает пародийную перекличку со своими учителями Шекспиром и Вальтером Скоттом: «
Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт оба представили своих гробокопателей людьми веселыми и шутливыми<…>» (
VIII, 89). В черновом варианте повести, как мы видели, не обошлось без воспоминания и о другом пушкинском кумире – о «божественном Данте». В принципе, и на такую перекличку указали, наверное, исследователи, подметившие, что Пушкин, «объединив в себе угрюмого гробовщика с озорным Купидоном <…> сочетает браком русскую прозу и европейскую традицию»
[726].
Другую цитату из Дантового «Ада» обнаружил Ю.М. Лотман в письме-послании Пушкина В.Л. Давыдову:
И за здоровье тех и той
До дна, до капли выпивали! (II, 179)
Это, пишет исследователь, очевидная цитата из второй песни «Ада»:
La quale e’l quale, a voler dir lo vero,
Fu stabiliti per loro santo,
U’siede il successor del maggior Pietro
Что, в переводе Михаила Лозинского, звучит как:
А тот и та, когда пришла пора,
Святой престол воздвигли в мире этом
Преемнику верховного Петра.
Смысл этих сознательно затрудненных стихов у Данте в том, что герои Рима и его владычество подготовили век христианства. В ставшей классической статье Ю.М. Лотман заметил, что русский поэт неоднократно прибегал к скрытому цитированию или перифразу разных стихов из «Божественной комедии»[727].
Послание «В.Л. Давыдову» написано, когда революция в Италии была жестоко подавлена в апреле 1821 года. Под впечатлением от этой новости и рождены строки:
Но те в Неаполе шалят,
А та едва ли там воскреснет…
Народы тишины хотят,
И долго их ярем не треснет. (II, 179)
И адресат стихотворения, и позднейшие комментаторы без труда определили, что «те» – это карбонарии, а «та» – свобода! (О Пушкине и карбонариях см. в следующей главе «Поэты Юга…»)
Ю.М. Лотман дал оригинальное объяснение таинственному рисунку Пушкина, изображающему фальконетовский памятник с вздыбленным конем на скале, но без Петра. В шестой песне «Чистилища» Данте сравнивает Италию с вздернутой на дыбы лошадью императора, «когда седло пустует». Там речь идет о том, что Италия – конь, взнузданный Юстинианом, – ныне без седока:
К чему тебе подправил повода
Юстиниан, когда седло пустует?
(Лотман подметил, что этот перевод Лозинского точен, но буквален: «racconssasse il freno» /«подправить удила»/ в терминологии верховой езды означает «вздернуть на дыбы», «натянуть повода».)
«Параллель между Юстинианом, установившим законы и отвоевавшим Италию у готов, и Петром I – законодателем и победителем шведов, казалась вполне естественной. Николай I, о котором Пушкин в 1834 году написал: «В нем много от прапорщика и немного от Петра Великого» (фр., ХII, 330), видимо, не более подходил для этого седла, чем Альбрехт Габсбургский, император и «король римлян», которому Данте посвятил злую характеристику. Такой ход мысли может объяснить, почему седло Петра Первого на рисунке Пушкина пустует»