Н. И. Зибер – П. Л. Лаврову, 1872, 1880[360],[361]
Лейпциг, 21 Декабря 1872
Прошу извинить меня, что я так долго не отвечал на ваше последнее письмо. Главная причина – жестокое расстройство нервов, зависящее частью от скверного состояния здоровья вообще, частью от неприязни общества. Сверх того я ждал письма из дому, чтобы иметь наконец возможность уведомить Вас о положении известного Вам дела. Оказывается, чего, впрочем, я и ожидал, что мои родные ничего не знают об Вашей дочери, даже не помнят, слыхали ли они ее фамилию или нет. Вам остаётся пожелать другого источника.
Вы напрасно обвиняете меня в том, что я считаю Вас приверженцом классификации Ланге[362] – как я выразился в точности не помню, но мысль моя состояла единственно в том, что главный недостаток (разумеется, не единственный) этой классификации – ее субъективность, с чем, по моему мнению, основанному на чтении Ваших «истор[ических] писем», Вы не должны бы были согласиться. Прибавлю теперь, что важнейшей в числе остальных причин, по коим я считаю упомянутую классификацию никуда не годной – это отсутствие в ней здравого смысла – наука и мораль или полит[ическая] экономия, или то и другое, хорошенько теперь не припомню, занимает в ней параллельные места, известное свойство китайской живописи – без теней и немецких классификаций всякого рода, где вещи потому только и стоят рядом, что обобщаются буквами азбуки.
Очень интересно было бы мне побеседовать с Вами о Вашей собственной классификации социального знания и постараться решить, наконец, вопрос о субъективности или объективности социологии. Вопрос этот был решен в Вашем смысле Михайловским и в ответе Вашем на его «Что такое прогресс», сколько я помню, и, как само собою, разумеется, выражалось / полнейшее одобрение именно этому пункту. Мы, наоборот, именно их и назовем ошибкой Михайловского, хотя не единственной. Вторая была – чисто частное решение вопроса о прогрессе, что помнится, и было Вами замечено. Это была совершенная противоположность Спенсеровской дифференциации, в которую вмещен весь мир, и еще останется довольно-предовольно места. Что касается субъективной социологии, то, быть может, главным предметом разногласия здесь служит не вопрос науки рациональной, а науки прикладной при искусстве, так, что противники говорят об различных вещах и не согласны лишь по-видимому? Может наконец быть и так, что защитники субъективности напирают на цели построения составной науки – общест[венную] пользу и отрицают науку бесполезную? В таком случае и есть несогласие только кажущееся, ибо кому же придет в голову утверждать, что наука может строиться из других видов и побуждений? Т. е. оно то и приходило кое-кому в голову, да и в таких противниках этого взгляда вопрос. Все эти утверждения и возражения относятся, однако ж, по самому существу дела, не к