Политическая экономия Николая Зибера. Антология (Авторов) - страница 285

отражения предмета, и не к самому предмету, а суть дела вся в первом. Метод обработки должен быть объективен, общественные явления должны исследоваться так, как исследуются естественные или не исследоваться никак. В полит[ической] экономии – это кажется мне очевидным до последней степени возможного. Пока лавочник строит свою науку при том свете, какой попадал в его башню, мы имеем одностороннее метафизич[еское] исследование, а не науку. Метафизика заключалась в том, что, не узнавши предварительного размера явления, экономист считает его частью гораздо крупнее или мельче, чем оно было в действительности, – он имел дело не со всем явлением, а с частью его или же с фантомом, который казался ему гораздо значительнее существующего. И это совершенно независимо от другой особенности метафизики (быть может, верной, это одно и то же, я об этом не думал) хвататься обеими руками за конкретный факт с когтями и шкурой и от него уже подниматься к абстракциям. Хотите ли примеров? Вот Вам один или два. Теория, по которой капитал в обществе образуется путём сбережений – есть именно такие субъективные теории: экономист видит, как клали грош к грошу в единичном хозяйстве, и, не прикинув на счетах, так ли делается во всем общественном хозяйстве, объявляет, однако ж, что так. Он просто не знает в этом случае размера явления, приняв его более значительным, чем есть, и потому естественно не справляется о том, что стал бы делать капиталист, если бы не захотел «сберечь» капитала, при том не отдельный капиталист, а целый класс их? «Потребить на себя» всем не стало бы возможности, а если так, то в чем же процесс сбережения – такого процесса в обществ[енном] смысле, собственно говоря, не существует, а есть только производство машин, хлеба, орудий и потребление их, сообразное с их природою. Но какими средствами добыто это последнее положение? – чисто объективным исследованием природы обществ[енных] феноменов. Вы скажете, что экономист ошибался в самом предмете исследования – он брал в расчет частное, а не обществ[енное] хозяйство, а не в методе. С первой половиной этого возражения я отчасти согласен, но следует помнить, что субъективна ли, объективна ли социология, по самому словопроизводству всегда будет иметь дело с обществом. След[овательно], экономист даже и не был собственно социологом, а только называл себя так[363]. Другой пример, учение о ценности – теория полезности есть чисто субъективная теория, а между тем несет на себе все следы такой, в которой она идет от обществ[енной] пользы. Теория труда, напротив, и результаты сравнения их слишком известны, чтобы повторять их. Наконец, что, впрочем, отчасти, заключается в одном из моих прежних возражений, спор между субъективистами и объективистами, быть может, заключается в выборе предметов для исследования в том смысле, в каком коих отличает объективный синтезис от субъективного и отдает предпочтение второму. Но такой выбор опять-таки связывается методом, т. е. известным порядком наблюдения, нарушение которого опровергает всякий нужный результат. Насколько ж речь идет об удовлетворении потребностей дня случайными и несовершенными средствами недостроенной науки, опять-таки нельзя забывать, что дело здесь не в науке, а в ее суррогатах, а это смешивать нельзя ни в каком случае. Если ж свойства предмета и путей к нему даются безотносительно, безусловно и повелительно, то он и только он решает вопрос о нравственной вменяемости и годности занятий тех или других отдельных лиц в отдельную эпоху. Иными словами, есть возможность указать только один предмет и только один путь к точному знанию, то тем самым упраздняется и вопрос о законности или незаконности такого рода занятий… / Переходя к Вашему мнению о книге Маркса, я, вместе с тем, вхожу в вопрос о классификации социологии. Вы считаете вопросы, затронутые Марксом, слишком частными. Я сам нахожу, что экономия не исчерпывает собою всей социологии, но частностью я не считаю ее, потому что вижу, в какой степени весь строй миросозерцания (общественного, разумеется, т. е. воззрений общества на себя самое) обуславливает[cя] экономическою прокладкою, в какой степени религиозность и всякая иная нравственность, законодательство гражданское, уголовное и государственное и пр. и пр. зависит от порядков, регулирующих питание общества в целом и в частях. Отсюда следует, что при построении классификации общественной науки – я поставил бы первою в контовом ряду – именно полит[ическую] экономию, – но на этом я пока и остановился бы. Кто знает, толковым решением ее задач не выкинул ли бы я за борт и самую нравственность с законодательством в качестве самостоятельных ветвей общественности. Я не говорю, что это будет так, я сам сказал, что не считаю экономию тожественной с социологиею, но это потому, что мне не ясна еще как следует связь общности и частности между экономией и хоть бы нравственностью (я не говорю об теории и связанных с нею отраслях – более внимательный анализ, быть может, обнаружил бы в «нынешней» теории не более как особенный способ титуловать и подводить под рубрики явлений совсем других, нашедших уже свое место в классификации, – отчасти не нравятся мне также и Больневская или Дрэпер[ова]… истории – (отчасти Милевского