– кто еще из классиков мог себе позволить такое?
Кроме того – однажды Пушкин написал все романы Толстого. И вообще всю русскую литературу.
«Казаки» Толстого – это «Цыгане» Пушкина. Тот же любовный треугольник и циничный мудрый старик. То же противопоставление цивилизованного хлюпика и первобытных идеализированных дикарей. И как будто та же дикая женщина кричит этому хлюпику: «Режь меня, жги меня! Уйди, постылый!» «На углу маленькой площади» – это, как все знают, «Анна Каренина». А Герман, самый достоевский из пушкинских героев? Человек уязвленного самолюбия, человек из подполья – ведь Герман не так деньги хочет выиграть, как другим игрокам отомстить, аристократам, которые существуют естественно и непринужденно. А он не может естественно, у него доходу мало, как у Ганечки Иволгина. Он и Штольц, и Чичиков, и уж точно Раскольников. А «Дама с собачкой»? Скучающий столичный гость, провинциальная невзрачная девушка, ее наивная и ненужная ему серьезность: никто меня не понимает, рассудок мой изнемогает… Пошлость кругом и вроде бы уже все забыто, и вдруг, между жарким, и бланманже, и осетриной с душком: но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я…
Приехав в Нью-Йорк, я все думала: вот кому бы тут понравилось – Пушкину!
Если бы в девятнадцатом веке в Петербурге были китайские харчевни, как в Нью-Йорке, в которых так хорошо поесть чего-нибудь острого, горячего, дымящегося в сырую и промозглую погоду, столь характерную для этих двух городов – Нью-Йорка и Петербурга, двух отпрысков Амстердама… Пушкин бы знал все экзотические китайские блюда, все лучшие места. И как бы он ловко ел палочками…
Толстой у меня голубенький, военного, мундирного оттенка. В четырнадцати томах, 1951 года издания. Вернее, в тринадцати – один том пропал по дороге из Москвы в Нью-Йорк.
Перечитываю я Толстого раз в три-четыре года. Некоторые ощущения даже не изменились. Когда-то я рассказывала школьной подруге, Толстого еще не читавшей: «Во всех других книгах люди плоские, их видно только с одной стороны. А у Толстого можно обойти вокруг, видно с разных сторон, можно дотронуться».
Да, с этим согласна и теперь. Например, сцена поезда и метели в «Анне Карениной». Ведь это почти виртуальная реальность. Стереоскопический эффект. Голограммы. Ты ходишь вокруг них, слушаешь их разговоры, а они тебя не замечают. Трудно поверить, что это все у Толстого сделано из слов, из языка.
И нет рецепта, по которому можно было бы повторить трюк. Хотя стараются! К сожалению, после Чехова очень даже возможно написать рассказ Чехова, после Толстого – роман Толстого. Например, если очень много персонажей и война, то считается – толстовский роман. Но нет, это довольно жуткие муляжи, таксидермия, франкенштейны.