Историю искусств преподавала Паола Волкова. Она была еще очень молодая, очень светская и на лекциях любила разговаривать обо всем на свете, часто не относившемся к истории искусства. Например, рассказывала, что учившийся тогда у нас Никита Михалков ушел из дому и полностью отказался от умонастроений своей семьи. Время доказало ошибочность этого утверждения.
То же недоверие перенесла я и на свою студию «Союзмультфильм», где начала работать еще на последнем курсе института. Работала я в объединении кукольных фильмов на Спасо-Песковском.
Кругом меня были совершенно необычайные люди. Но я все старалась отделиться, жить внутри себя, ни во что не включаться.
И вот сколько с тех пор произошло изменений, но до сих пор не знаю – а не была ли я в таком упрощенном детском понимании более права, чем теперь, со всеми оттенками и объяснениями? Столько в последнее время рассказов появилось о том, что деятели искусств были вынуждены, но в душе сопротивлялись… Честно говоря, тогда это незаметно было. Вот был человек, например, очень успешным преподавателем марксистско-ленинской эстетики или парторгом студии, а в глубине души сопротивлялся… Но незаметно, совсем это было незаметно.
Синенькие маленькие томики, размером с моего Пушкина. Многие из них пропали за долгие годы, но десятка два осталось. Раньше у них были разноцветные, пастельных тонов, суперобложки; такие бумажные обложки по-английски называются dust jacket, пыльники. Пыльники эти почти все потерялись.
Все это английская классика XVIII–XIX веков, издания Oxford Press. То, что считают классикой сами англичане, а не русские. Романы Джейн Остин, Лоренса Стерна, Тобиаса Смоллетта… Но и Конан Дойл, который считался у нас низким жанром, а в англоязычном мире давно уже стал классикой, и «Остров сокровищ». У русских существует своя собственная английская литература, сочиненная великолепными переводчиками; в ней Голсуорси – главный писатель.
Эти десятка два книжечек – все, что у меня осталось от моего первого сумасшедшего замужества. Вышла я замуж, как это принято в неразвитых цивилизациях, очень рано. Очень ненадолго и почти понарошку.
Об этом эпизоде никто и не помнит. Ни в справочных аппаратах многочисленных биографий, ни в мемуарах и статьях я, временный родственник того странного семейства, никогда не упоминалась. И правильно: брак этот случился с одной стороны – по абсолютно детской, своевольной уверенности в возможность приснившегося киселя похлебать, превратить романтические бредни в реальность, с другой стороны – в связи с нехваткой жилья в городе, где квартирный вопрос так испортил нравы и нервы. Романтическая сторона была целиком и полностью моя, а женившегося на мне очень странного мальчика интересовал квартирный вопрос: ему хотелось уехать из дома. Страшные скандальные запои его отца прославились на нескольких континентах и были предметом пристального внимания разведок и дипломатических служб многих стран.