…
Иронизировали об евразийстве, скажем, или о том же Прусте. А рядом со знаменитой теперь своим культурным и философским значением кухней, по странному безразличию советской архитектуры к мелочам и физиологическим потребностям, всегда находилась уборная. И гости делают вид, что не существует доходящих оттуда время от времени звуков. Нет, никто не притворяется, все искренне не замечают… Потому что только так и может быть, и это прекрасно, это и есть действительность, данная нам в ощущениях, а другой не надо и не дано: клеенка, кухня, пепельница. Клеенка немножко липкая, прилипающая к руке летней ночью; крошки впиваются в локоть, если облокотиться и говорить, говорить, говорить. Пепельница, из которой к концу вечера, к середине ночи уже и бычки будут вытаскивать, курить ничего не останется. И распустим теории, и начнем прясть сначала, и повторится все, как встарь: бормотание бачка, бульканье бутылки, бард, бред… Ибо длинна ночь, бесконечна пряжа, сложны проблемы евразийства, а человек-то слаб, слаб человек. Особенно дамы, особенно хмельная хозяйка, беременная то ли от хозяина дома, то ли от гостя, положившего ей руку на колено… А ведь и не разберешься в тесноте – чья рука. Чья была рука-то? – как спросил бы Рогожин.
Многое из того, что мы делали, не задумываясь, в стабильном буржуазном обществе было бы просто подсудно. Здесь люди инстинктивно стоят на стороне закона, здесь – по крайней мере, в принципе – закон призван защищать человека, в том числе и от государства. То, что у нас считалось законом, было кодификацией преступлений против человека, поэтому для нас нарушение законов было положительным действием, доказывающим нашу человеческую нормальность.
Этим и соблазнялись приезжие молодые стажеры, студенты лучших университетов, прошедшие через горнило экзаменов и конкурсов. В их западном мире, в цивилизациях, реальных и рациональных, именно в молодости конкуренция страшнее всего; она, конкуренция, всем правит, сладкие годы молодости стажеры на нее ухлопали…
И вот, попав в холод, скудость и темноту, которые они заранее так долго изучали, окруженные прототипами, – как же они быстро растворялись в среде! Как же они, усталые от многолетнего юношеского недосыпа, быстро распускались: однова живем, все там будем, всех денег не заработаешь, работа не волк… Ведь правда, правда же это! Ведь в глубине души даже самые успешные победители конкурсов, получатели грантов и лауреаты премий – ведь и они знают, что удача временна, иллюзорна… Может быть, они, умные, лучше всех и знают, потому что много прочли.