Он улыбается, но как-то странно. В этой улыбке нет радости.
Я медленно киваю. Он гладит меня по голове и исчезает в шатре.
Я прижимаю плетеную клетку к груди, слезы встают комом в горле. Не реви, глупая, говорю я себе. С тобой ничего не случится. Идти совсем недалеко. С мамой все хорошо, с папой все хорошо. У нас у всех все хорошо. Я иду по дорожке, подстраивая шаги под ритм слов у меня в голове. Никто никуда не уйдет, и уж тем более – мама. Она сейчас дома. Лежит в постели, болеет. Она не уйдет. Даже если захочет. У нас все хорошо. Мы вместе, навсегда. На веки вечные. Интересно, а сколько шагов отсюда до маяка? Наверняка больше ста. Таких чисел я даже не знаю. Я начинаю считать. Вопросы, вертящиеся в голове, никак не уймутся. Даже мысленный счет не помогает их разогнать.
Я прохожу мимо сгорбленной старухи. Она на миг прерывает вязание и, прищурившись, глядит на меня. У нее голубые, льдистые глаза. Я откуда-то знаю эти глаза. Я стараюсь быстрее пройти мимо.
– Девочка. – У нее скрипучий и хриплый голос, как у старой жабы. Я замираю на месте и оборачиваюсь. Мама велела не разговаривать с незнакомцами, но эта старуха – никакая не незнакомка. У нее в руках толстые деревянные спицы, они тихо постукивают друг о друга. Стук-постук, стук-постук.
Как иссохшие кости.
Она улыбается и вяжет, вяжет и улыбается. У нее нет зубов. Ее лицо – сплошные морщины и бурые пятна. Она вытягивает ноги под юбкой, и я вдруг понимаю: это та самая старуха, у которой нет ступней. Которая никогда не касается земли. Которую не видит никто, кроме меня.
– Что дала тебе эта heks? Покажи мне, дитя.
Я не знала, что она может говорить.
Она фыркает и хрипит:
– Она не дарит подарки, она лишь забирает. Будь осторожнее, jente. – Она тычет спицей в сторону шатра Хильды. – Ей нравятся клетки. Нравится прятать все под замок.
Я пячусь прочь от нее, спотыкаюсь и чуть не падаю. Ее слова несутся за мной вдогонку, ветер швыряет звуки мне в спину. Я слышу, как спицы-кости – стук-постук, стук-постук – вывязывают свою песню прямо мне в уши.
Дорожка спускается вниз по склону холма, и мне приходится бежать. Ветер подталкивает меня в спину, гонит слова песни, как опавшие листья. Как будто старуха не осталась сидеть у дорожки, а пошла следом за мной и теперь шепчет мне прямо в ухо. Так близко, что я ощущаю на шее ее дыхание. Я продолжаю считать вслух: Elleve, tolv, tretten… [63] Но все бесполезно; песня плывет на ветру и ложится мне на язык.
Повстречал он суженую, да на темном море,
Душа в душу они жили, да пришло к ним горе.
Сердцем он ее любил, целовал да миловал,