– Хорошо, когда добрые соседи желают нам блага, да, Мае? Tusen takk, фру Вебьёрнсдоттер.
Вдова качнула головой и указала на вершину холма:
– Раз вы ждете ребенка, вам будет нужна шерсть, да? Я слышала, что сегодня та финская девушка привезла свой товар. Оленьи шкуры, морские узлы[37], тонкая пряжа, все по хорошей цене. В честь Sankthansaften.
Улыбка Питера дрогнула:
– Моя жена, я уверен, спрядет не хуже.
Девочка дернула мать за рукав, ей явно наскучила беседа взрослых:
– Мама, я хочу есть.
Шикнув на дочь, Биргит вскинула подбородок:
– Я не сомневаюсь в умениях твоей жены. Но у нее скоро родится ребенок, появятся новые хлопоты и заботы. Молодой матери не помешает хоть как-то облегчить себе труды, их и так будет немало.
Питер тихонько откашлялся.
– God dag[38], Питер. – Биргит посмотрела на Маеву в упор, поджав губы. Она подчеркнуто попрощалась лишь с Питером и заострила на этом внимание. Потом она повернулась обратно к прилавку с омарами, но ее дочь продолжала смотреть на Маеву во все глаза.
Маеве претило соглашаться с вдовой, но она понимала, что та права.
– Может быть, все же посмотрим на товары той финской девушки? Вдруг у нее будут цветные нитки или хорошая шерсть для вязания?
Питер как будто занервничал. Но тут же взял себя в руки и кивнул:
– Конечно, милая. Слово жены для меня закон. Но ты вся горишь. Тебе, наверное, жарко. Давай я сам поднимусь на холм, а ты пока посидишь на причале. Я скоро вернусь.
Она хотела возразить, хотела сказать, что она сама выберет, что ей делать. Но не смогла устоять перед возможностью посидеть в одиночестве рядом с морем. Она наблюдала, как он, склонив голову, поднимался на холм.
* * *
Маева поежилась и обняла себя за плечи. Она почему-то озябла, хотя на улице было тепло. Она пошла сквозь толпу к скамейке на пристани, не сводя глаз с маяка. Люди, случайно толкавшие ее в давке, вздрагивали, и отшатывались, и обходили ее по широкой дуге, словно она была лужей грязи или больным животным. Может быть, мне это кажется. Она пыталась улыбаться, но так было еще хуже. Люди отводили глаза и старались быстрее пройти мимо, матери спешили увести детей подальше. Теперь, когда рядом не было Питера – ее щита, – она особенно остро ощущала свое одиночество.
Она остановилась у стойки с torrfisk[39]. Ее рот наполнился слюной; в животе заурчало. Еще недавно Маеву тошнило от одного только запаха сушеной рыбы. Но период утренних недомоганий уже миновал, и теперь ей постоянно хотелось есть. Она вынула из кармана монетку.
– Можно мне одну рыбу, пожалуйста?
Продавец, пожилой рыбак с густой черной бородой, продолжал невозмутимо развешивать рыбу на стойке, будто не слыша Маеву. Она повторила свою просьбу, решив, что, наверное, у нее что-то не так с произношением. Рыбак по-прежнему не обращал на нее внимания. Она повторила в третий раз, чуть громче, и тут кто-то мягко взял ее под локоть.