Как мы будем жить, Ежик? Страшно и то, будут ли зимой дрова, усиленно толкуют о недостатке топлива. А запастись сейчас не могу, так как я не знаю, сдадут ли мне эту квартиру.
Получила твои деньги и усиленно запасаю Иринке на зиму всё теплое. <…> Ведь говорят о возможности страшного холода зимой. Бегаю целые дни в поисках за квартирой и всеми теплыми вещами. Хотела купить Ириночке эмалированную кастрюльку для каши, но пока поиски напрасны – в настоящее время в Москве ничего нет.
15/VII. 1917 г.
Уже 4-й год переваливает проклятая война. Какой ужас! Я никогда не осмелюсь винить армию за последнее поражение… В Морозовской больнице полный разгром. <…> Призвана из амбулатории еще одна женщина-врач. Являются к воинскому начальнику, а что дальше будет, неизвестно. <…>
Я все-таки не понимаю, почему прекратились отпуска. Ведь отпуска поддерживают дух, а не наоборот.
18/VII. 1917 г.
Наше отступление на юге не может не отразиться и на вашем фронте. До получения известий от тебя ничего, ничего не хочется делать… <…>
Нашла себе помещение на зиму. Только не знаю, как буду сводить концы с концами; надеюсь только осенью подыскать себе еще работу
На Плющихе одна дама передает квартиру на год со всей обстановкой – 200 рублей в месяц. Квартира состоит из трех комнат (одна и передняя в то же время). Комнаты большие, обстановка приличная, газовая плита, ванна и паровое отопление. 50 рублей обещает платить Соня, она получает теперь 150 руб. Так что с меня придется 150 рублей. Дешевле сейчас ничего не найдешь. Я всё ждала тебя, чтоб хоть немного рассеять все свои сомнения, но обстоятельства складываются всё хуже и хуже. Обстановку свою опять потащу с собой, хотя теперь перевозиться будет дорого.
Ты будешь с горечью думать, что мы будем пользоваться всеми удобствами, а ты – для нас добывать деньги. Знай, мой милый, что для меня сейчас нет ни в чем радости, и всё то, что я делаю, делаю для Иринки. Она у меня уже ест кашку. Добрая душа Маргарита Альфредовна поделилась с нами.
20/V/I. 1917 г.
Сегодня получила твои письма от 8 и 9 июля. Для меня явилось полной неожиданностью, что ты продолжаешь поправляться. Что с тобой? Почему никто из твоих товарищей мне не написал, а то я от тебя имела последнее письмо от 29 июня. Я эти дни бесписемья страшно волновалась, беспокоилась, но всё же причиной молчания считала последние события. <…>
Ты очень неправ, цитируя мои слова со знаками восклицаний: «Я (!!!) буду работать, пока окончательно не свалюсь» и т. д. и упрекая меня в излишней гордости, красивых словах и т. д. Я только потому писала, что ты упорно советовал мне всё бросить и уехать. А почему везде и всюду я говорю только о себе, очень просто – ведь ты при всем своем желании не можешь ни изменить своего положения, ни зарабатывать больше того, что платит военное ведомство. Ты maximum отдаешь нам. Следовательно, теперь, при страшно увеличивающейся дороговизне, должна бюджет пополнять я, – вот и всё. Когда мы будем оба в одинаковом положении, тогда не будет и этого разделения.