А мы из твоего приезда решили устроить настоящий праздник. Я, как крот, тащила в свою норку для тебя; в холоде у меня лежат три плитки шоколада, половину месяца решили пить чай без сахара, чтоб сварить для тебя варенье.
Да, пиши мне на Морозовскую больницу, так как в начале августа мы должны переехать отсюда на Плющиху. С ужасом думаю об этом переезде: и дорога, и трудно вдвоем с Христиной Ивановной. Жаль этой местности, жаль двора, здесь всё так просто, и хорошие люди живут. Там нет дворика, а рядом с нами лазарет.
Сегодня получила письмо от мамы. Она пишет, что Карлушку вряд ли примут в Юрьев, и они колеблются, стоит ли ему подавать в Москву. Жалеют, что не могут посоветоваться с тобой. Сегодня и от своего, и от твоего имени пишу, чтоб он поступал в Москву и жил у нас. В тесноте – не в обиде, теперь приходится забыть все удобства, ведь все теперь страдают. По праздникам будет отдыхать у Вилли. Я знаю, что ты будешь согласен со мной.
Христина Ивановна давно отказалась, вернее и не имела претензии на отдельную комнату. Разместимся так: я с Иринкой, Соня с Хрис. Ив. в столовой, а Карлуша в передней, она же и кабинет.
24/VII. 1917 г.
А текущие дела не ждут: надо перебираться на квартиру, надо искать прислугу, прачку и т. д., и т. д. Получили жалованье: частью – деньгами, частью – купонами. Получила я около 300 рублей, так как в нынешнем месяце все городские служащие получили на 100 рублей больше, независимо от занимаемой должности. Как странно: здесь оклады растут, а вам платят всё то же, как будто вы и семьи ваши живут в других условиях и им неизвестна дороговизна жизни.
Очень была бы я рада, если бы мне удалось остаться на городской службе и дольше, постараюсь в сентябре устроиться во Владимирской больнице.
25/VII. 1917 г.
Говори что хочешь: я вне упреков.
26/.-го июля 1917 г.
Всё хуже и хуже вести с Румынского фронта, всё тяжелее и тяжелее на душе. И это в июле, который казался мне праздником встречи. Чего теперь ждать? Смены? Призванные врачи все сидят по местам. Воинский начальник говорит, что назначение их последует не скоро. Тебе адски тяжело, и мне тоже. <…>
Какая пакостная Англия, какой нудный Милюков и вообще, какие мы, русские, страшные люди. Отечество в опасности, кругом развал, а кадеты начинают свои речи с самовосхваления, культурные люди порочат друг друга. Уже теперь каждый норовит в каждом найти сучок.
29/VII. 1917 г.
Вчера я не писала тебе, целый день лежала, даже не в состоянии была идти в больницу. Теперь имею представление, что такое холера. Сегодня чувствую ужасную слабость. Совсем расклеилась я в последнее время. <…>