И народ это понимал, либо же сказалась привычка ставить интересы предводителя выше собственных — за строительство для Шакмана взялись всем миром раньше, чем он рассчитывал.
Поручив женщинам с ребятишками нарезать дерн, углублять пещеры, а если нужда в этом уже отпала — тут подмазать, там подгладить, мужчины отправились валить лес. Потом, навозив бревен, на едином дыхании подняли сруб; натесав досок, настелили пол и потолок, покрыли крышу лубьем. Отделывать дом ради красоты ни времени, ни желания ни у кого не было, да Шакман на этом и не настаивал. Сказал: «Для первой зимы и так сойдет».
Подготовка к зиме шла своим порядком, все показывало, что тамьянцы стараются обустроиться как можно основательней, что не передохнуть они тут остановились, а может быть, навсегда. Настроение в племени потихоньку менялось к лучшему. Только в поведении привезенной Шагалием молодушки заметных перемен не было. Как молчала она в день приезда, так и теперь молчала. При этом чувствовалось в ней какое-то беспокойство, какая-то угнетенность, будто потеряла что-то и никак не может отыскать. Как она объяснялась с мужем — для всех оставалось загадкой.
С утра до вечера она сама, без подсказок, работала и работала, не поднимая головы. Ухаживала за скотиной, доила корову, за водой к роднику ходила, поесть-попить готовила, стирала — словом, безмолвно выполняла все обязанности, которые в любом семействе ложатся на плечи молодой невестки. Никакого труда, пусть и самого тяжелого, не чуралась, лишь старалась делать, что надо, в одиночку, держаться подальше от людей, не исключая даже золовок и сношенниц.
Множились в племени толки о ней.
— Немая, видать, бедняжка. От рождения, должно быть. И где только нашел ее наш егет!..
Понятно, говорилось это из сочувствия, из сожаления, что ничем тут нельзя помочь.
Женщины высказывали догадки:
— Может, хворая она. Лицо — бледное, совсем белое, а под глазами синё. Болит у бедняжки что-то, не иначе…
Шакман позвал сына, чтобы обстоятельно поговорить с ним. Начал мягко, издалека:
— Ждал я, сынок, твоего возвращения, в четыре, как говорится, глаза тебя высматривал. И племя ждало, сам видишь — радо.
— Спасибо, отец, что помнили обо мне!
— Я уже в годах, сынок, тяжеловато стало тянуть воз племени, пришло, думаю, время снять с шеи этот хомут.
— Ты еще крепок, отец. Но смотри сам. Это не моего ума дело, не могу дать тебе совет.
— И все же — кому я должен передать заботы о племени? Кто потянет этот воз?
— Мало ли кто! У тебя есть сыновья.
— Есть сыновья. Три сына. Но опорой души, наследником я считал лишь тебя одного. Я хочу вручить судьбу племени тебе. Ты, конечно, по молодости сглупил, отправившись искать свою пропавшую жену. Надеюсь, больше такого легкомыслия не допустишь. Странствия, наверно, пошли тебе на пользу. Ты повидал мир, много узнал. Без этого юноша не может стать зрелым мужчиной.