— Пускай муж придет!
— Я — вдова Выродкова, вы должны меня знать! — накинулась женщина на тиунов[7] муромского наместника. — Мой сын — на государевой службе! Кого хочу, того и возьму!
— Испроси дозволения у князя, — отвечали ей. — Отдавать басурман бабам не велено.
Сходила Выродкова к князю, нет ли, но когда она пришла второй раз, тиуны поперек ее пути уже не встали. Она деловито осмотрела еще не разобранных пленников, некоторым пощупала руки — жилисты ли, наконец, остановила выбор на Шагалие:
— Возьму этого!
У Выродковой был крепкий двор, подняла она свое хозяйство благодаря сыну, выбившемуся в Москве в дьяки, — на его деньги завела торговлишку съестным, преуспела и теперь держала с десяток слуг и служанок. Они пекли хлеб, варили хмельное питье на продажу. На Шагалия они вначале смотрели настороженно, как на пойманного в лесу зверя. Дня через два-три попривыкли к нему, стали заговаривать с ним, даже пошучивать.
— Как звать-то тебя? — спрашивали его.
Шагали уже кое-что понимал по-русски, да и как не понимать, когда нужда заставляет! И этот вопрос ему был понятен.
— Шагали, — отвечал он.
— Шагайли?
— Шага-ли.
— Один хрен. В общем, шагать да шагать тебе придется, брат.
Но больше ему пришлось бегом бегать, чем шагать. То и дело раздавался трубный хозяйкин голос:
— Шагалейка, лошадь запряги!
— Шагалейка, воды принеси!
— Шагалейка, дров наколи!
Работа была не слишком уж тяжелая, рана у Шагалия зажила, перестала болеть, он окреп и чему только не научился! И дрова рубил-колол, и хлев чистил, и возы грузил-разгружал. Стали брать его и на луга — сено косить, и в поле, на жатву, когда ячмень подоспел, а то и подальше брали, в лес — хмель собирать. Правда, глаз с него не спускали, да и сам он пока на побег не решился бы, — куда и как, не оглядевшись, не запасшись всем, что нужно, наладишься?
Хозяйка была довольна им, и остальные к нему привыкли. Поначалу, как нехристя, за один стол с собой слуги его не сажали, а потом ничего — и из одной посуды с ним ели. Он чувствовал себя все свободней, все уверенней говорил по-русски и уже мог ответить на шутку шуткой. Через год девки стали с ним заигрывать, особенно осмелела одна, по имени Дашка, и как-то, балуясь, Шагали обнял ее.
— Ой, что ты, хозяйка же глядит! — испугалась Дашка, мягко оттолкнула его, а по глазам было видно, что нисколько она не рассердилась, в глазах светилось веселое любопытство.
Если б хозяйка не довела Дашку до слез, обругав за бесстыдство, накричав, конечно, и на Шагалия, возможно, молоденькая служанка и пленник пошли бы в своих отношениях дальше. Но их бессознательное влечение друг к дружке на этом оборвалось. Попыток сблизиться больше они не делали. К тому же вскоре Шагалия увезли в другие края.