Толпу пленников — бывших воинов хана — погнали в сторону неведомого им Углича. Шагали как башкирский княжич и Шарифулла как его слуга были отправлены в Москву в крытой повозке под надежной охраной.
После Мурома Москва на Шагалия особого впечатления не произвела, она только еще отстраивалась после пожара, да и это впечатление выросший в степи егет не смог бы толком передать своему соплеменнику — их язык не располагал еще словами, выражавшими понятия, обычные для жителя русского города. Москву трудно было сопоставить даже с Казанью, о которой тамьянцы имели хоть какое-то, пусть и сказочное, представление. Москва стояла за пределами их сказок — это был неведомый для них мир.
Несколько недель Шагали с Шарифуллой прожили в Москве, томясь от безделья и скуки. Им ничем не досаждали, просто кормили и поили, никуда не выпуская. Наконец их допросил какой-то дьяк, после этого Шагалия несколько раз сводили к широкобородому осанистому человеку, — толмач называл его боярином[8]. «Очень большой турэ», — понял Шагали. Несмотря на то, что в избе было тепло, боярин прел в тяжелой шубе. Он дотошно расспрашивал о племени Тамьян и соседних племенах, об их обычаях, о том, чем промышляют башкиры, чем кормятся.
Потом об этом же расспрашивал Шагалия сам царь Иван.
Шагали, когда его предупредили, что он увидит государя, царя и великого князя московского и прочих, и прочих земель, живо вспомнил, как предстал перед восседавшим среди райской роскоши Сафа-Гирей-ханом, и ожидал увидеть опять нечто подобное же. Царь Иван сильно удивил его. Оказался он молодым мужчиной с жидкой рыжеватой бородкой и пронзительным взглядом, возрастом чуть старше Шагалия. В помещении с низеньким потолком, куда ввели Шагалия, никакой роскоши не было. Царь сидел на деревянной лавке (Шагали уже знал, как это сиденье называется) просто и легко одетый, — толмач рядом с ним выглядел куда нарядней. Разговаривал царь ласково, Шагали не слишком робел, только толмач волновался и потел, переводя государевы слова:
— Я отпускаю тебя в твое племя. Скажешь отцу: государь московский и всея Руси держит сердце токмо на Казань, а на иные народы не держит. Казань я возьму. А вы идите под мою руку, не страшитесь. Кто придет по своей воле, тем вольно жить, как жили. Скажи своему племени: землями и водами вашими владеть вам самим. Веру вашу никто не притеснит. Ясаку платить в мою казну вполовину, нежели ханам. И за малое будет вам мир и благоденствие. Доведи слова мои и до иных племен…
Шагали выхватил из всего этого главное: кочевья не отберет, обещает мирную жизнь.