Ноги после ночных поисков были разбитые и опухшие, несмотря на то что я вчера почти весь день пролежала в постели. Там, где кожа не успела лопнуть, пузырились мозоли. Отец дал мне моток белого пластыря, самого простого, без подушечки – он закреплял им свои приспособления для охоты и рыбалки, так прочнее, чем изолентой. Нормальный пластырь, бактерицидный, с мягкими подушечками, остался в аптечке в машине. Бежать за ним в гараж времени не было, в аптеку – тоже. Отец нарезал мне неровных липких кусков, и я, прикладывая вату к мозолям, залепляла их сверху.
В туфли ноги не поместились, поэтому надела свои легкие городские кроссовки. Вот Вера смеялась бы, узнав, в каком виде я пришла на ее похороны.
Отец топтался в зале в домашних трениках и футболке.
– Ты не собираешься? – удивилась я.
– Да как-то не знаю, – ответил он неуверенно. – Ну могу, наверное…
И, подумав секунду, он пошел одеваться.
Скоро мы спустились во двор. У подъезда Веры собралась толпа. Наша классуха, кое-кто из школы. Дворовые бабки в платочках. Дедушки в кепках шумно сплевывали в палисадник. Отец остался внизу, я поднялась в квартиру. Там пахло ладаном и свечами. Захотелось протереть глаза: такие похороны я видела еще в детстве. Сновали женщины в платках, горели тонкие церковные свечи. В зале на трех составленных вместе табуретках стоял обитый черным гроб. Поверх крышки гроба лежало белоснежное свадебное платье с кружевными рукавами и декольте в стразах. У изголовья бормотал молитву отец Михаил. На журнальном столике стояли иконки и тоже горели свечи. Они были и на полированной стенке, и на подоконнике. Прежде чем уйти, надо всё погасить, не случилось бы пожара.
По другую сторону от батюшки, тоже у изголовья, сидела тетя Оля и рассеянно улыбалась, будто не понимая, что происходит. Я окаменела в дверном проеме, глядя на подвенечное платье.
Дверь стукнула, я обернулась. В квартиру вошли вездесущий Круглов, Рафаиль и два незнакомца.
– Как она? – спросил Витька, кивая на Ольгу Николаевну.
– Кажется, не понимает, – ответила я.
Тетя Оля, блуждая взглядом по комнате, остановилась на Круглове, кивнула. Витя подошел к ней и тихо проговорил:
– Пора.
Она послушно встала, отошла к стенке, прижимая ко рту платочек. Батюшка тоже встал и начал задувать свечи.
– Идите вниз, – сказал нам Круглов.
Мы все, кроме четверых мужчин, покорно вышли на улицу. Даже всезнающие бабки в платочках послушались. Толпа у подъезда увеличилась. Кроме знакомых, собрались и зеваки – ведь Вера была героиней городской страшилки. Я заметила подростков, которые подожгли мусорку. Они стояли прежней толпой и заинтересованно вытягивали шеи. Пришел даже фотограф, на шее у него болтался потертый бейджик с надписью «Таежный вестник». Он забрался на лавочку и щелкал все подряд, но было видно, как ему неловко. Мы встретились взглядом, и он опустил глаза.