«А я тебя вижу, Уилли, – произнес он вслух. – Господи, парень, я тебя отсюда вижу».
Как ни странно, эха не было. Он откашлялся, прочищая горло.
Огромный медового цвета муравей выбрался из трещины в лежавшем у его ног камне и побежал зигзагами, словно пытаясь зашить эту трещину. Длинные угловатые муравьиные ноги легко несли круглое тельце. Именно из-за муравья он и заметил глубокую свежую царапину на скале. Сначала он решил, что эту отметину оставил дождь или ветер, но потом увидел, что линия соединяется с другой линией, а та – со следующей, бежит дальше. Даже когда он увидел, что эти линии, соединяясь, становятся похожи на изображение рыбы, он все равно изумился тому, как природа смогла сымитировать рисунок. И только когда он разглядел плавник на рыбьей спине, острыми пиками и формой похожий на плавник леща, он понял, что это – дело рук человека.
Он прошел по всей длине рыбы, четыре или пять ярдов. Линии были не просто царапинами – их высекли в серой шкуре скалы, они были шириной и глубиной не меньше дюйма и выглядели совершенно свежими, вполне возможно, рисунок рыбы высекли прямо сегодня утром. Из-за выпуклости в скале казалось, будто рыба плывет против течения, ее длинная пасть вот-вот откроется, станут видны острые зубы.
А там, где у рыбы был хвост, имелись другие линии, переплетавшиеся в треугольники или прямоугольники, они были ни на что не похожи – пока он не зашел с другой стороны. И тогда он увидел, что это рисунок «Надежды». Тот же изгиб носа, мачта, парус, надутый добрым ветром. Даже линия румпеля, наклонившегося над кормой. Не было только Уильяма Торнхилла, румпель державшего, прислушивавшегося к кряхтенью канатов и глазеющего на лес, пока идет вверх по реке.
Он услыхал собственный вскрик, вопль негодования. Подобный же вскрик он слышал когда-то от джентльмена на Фиш-стрит-Хилл, когда Уильям Уорнер вытащил у него из кармана часы.
Наблюдавший за ним лес поглотил этот вскрик, как будто ничего и не было. Он пытался ногой затереть линии, но они уже стали частью скалы.
Он огляделся. Никто на него не смотрел, кроме вечных деревьев и воздуха под ними, где свет играл с тенями.
И тут только до него дошло, что это место могло казаться пустынным, но не для того, кто врезал рыбу, румпель и парус «Надежды» в скалу. Это место было ничуть не более пустынным, чем любая лондонская гостиная, из которой хозяин дома только что перешел в спальню. Его в данную минуту не видно, но он все равно здесь.
Далеко внизу Сэл выпрямилась и отошла к веревке, на которой сушила белье. Саму веревку он видеть не мог, видел только пеленки, принимавшиеся плясать на ветру, по мере того как Сэл их развешивала. А потом, после того как Сэл зашла в палатку, ветер стих, и они спокойно повисли.