В стремлении доставить удовольствие публике Барыга не заметил, как погрустнела Сэл. Она сидела на бревне и прижимала Мэри к себе так сильно, что это обычно спокойное дитя даже расплакалось. Торнхилл понял, что с этим пора кончать, и, взглянув в глаза Барыге, когда тот принялся плести очередную историю, голосом, даже более суровым, чем намеревался, сказал: «Хватит, Барыга! – и добавил, стараясь смягчить интонацию: – Ты и так уже напугал до смерти!»
Барыга заткнулся, а потом принялся уверять Сэл: «Ой, не беспокойтесь, миссис Торнхилл, пока у мистера Торнхилла под рукой ружье, бояться вам нечего!» Это было совсем не то, что Торнхилл хотел бы услышать в качестве утешения для Сэл, и потому ничего не ответил, а только отвел взгляд в сторону, однако Барыга намека не понял. «У меня три ружья, – похвастался он. – Я все время держу их наготове и буду стрелять, если кто-то из черных хоть поблизости покажется».
Торнхилл уже с удовольствием придушил бы Барыгу. «Хватит», – повторил он, но Барыга, опьяненный возможностью поговорить, снова обратился к Сэл: «Плетка, вот что! Плетка тоже годится, чтобы гонять черных дикарей! – для убедительности он кивнул ей и осклабился: – И еще собака. Вот моя Мисси, я ее специально натаскал на охоту на черных».
Хозяева молчали. Торнхилл заткнул пробкой бутылку с ромом, но Барыга выпил, что у него там было, и снова подставил кружку. «Слушай, Барыга, вода скоро повернет в другую сторону, – сказал Торнхилл. – Смотри упустишь отлив». Наконец, громко и неоднократно прощаясь, Барыга забрался в лодку и скрылся в подступающих сумерках.
Они оба молчали. Барыга заполнил все пространство шумом и, уехав, оставил позади себя зеркальное отражение шума – тишину, эхом отозвавшуюся на его страшные рассказы.
Когда дети уснули, с шуршанием прижимаясь друг к другу на своих матрасах из сухой травы, муж и жена тоже легли. Это время дня Торнхилл любил больше всего. Весь безмерный мир сжимался до пламени маленького фитилька. Тени окутывали парусину их палатки, их пожитки, грудой лежавшие на земле, само их существование переставало быть таким убогим. Сэл снова превращалась в молодую девушку, ее прекрасный рот искренне улыбался. Он резал привезенный Барыгой апельсин и скармливал ей долька за долькой. Ему приятно было наблюдать, как она ела, лежа на боку и опершись на локоть, ему нравился запах апельсина, горячий и густой, запах солнца.
Но когда апельсин был съеден, она вдруг помрачнела и, глядя на огонек лампы, сказала, выдавив из себя смешок: «Этот Барыга… Вот уж сплетник – так сплетник!» И глянув на него, спросила: «Это все вранье, да?»