Терпение было вознаграждено. «Подошли ко мне, – сказал Блэквуд, – и сказали убираться».
«Убираться…» – повторил Торнхилл.
«Со своими чертовыми копьями наготове, я чуть не обделался, – Блэквуд показал, как они держали копья. – Стоят и ждут».
Блэквуд глянул на скалы. За ними поднималось солнце, поэтому они казались темными провалами. «Дал им немного из своих припасов, да они ничего не брали».
Торнхилл слышал уже немало историй про то, какие опасности подстерегают белого человека в низовьях Хоксбери, и медленное повествование Блэквуда его просто бесило – еще немного, и тишина совсем поглотит его слова.
«Так чего же они ждали?»
Блэквуд глянул, будто удивившись, что он все еще здесь. «Не поверишь, приятель, но я снял с головы гребаную шляпу и протянул одному из них, – он улыбнулся, снова представив себе эту сцену. – Да их не обдуришь. Надо же, шляпа, – он поболтал остатки заварки в кружке и выплеснул чаинки на землю. – Но худо-бедно, они разрешили мне остаться. Выразили это совершенно понятно: мол, оставайся на берегу. Не могли бы высказаться яснее, даже если бы говорили на королевском английском».
Но это было еще не все. «А потом, к ночи, принялись петь – там, у себя на горе, – Блэквуд начал хлопать в ладоши, отбивая ровный ритм, покрутил головой, прислушиваясь к звучащей в памяти музыке. – Будто говорили: а дальше не суйся». Он потер ладонью о ладонь. «Но шляпу мне так и не вернули, – засмеялся он. – Паршивцы оставили шляпу себе».
И снова воцарилась тишина. Торнхилл думал, как применить эту историю к своей ситуации. «Что-то отдаешь, что-то берешь». Механизм по-прежнему был не очень-то понятным, разве только предполагал наличие изрядного запаса шляп.
Дымок таял в становившемся все более горячем воздухе.
Блэквуд, по-видимому, сказал все, что хотел сказать. Взял пустые кружки, встал. Торнхилл тоже встал, и тут послышался голос, явно человеческий. Голос шел от лагуны, оттуда, где ветви казуарин сплели сеть из света и тени. Блэквуд крикнул что-то в ответ, слова были неразличимы, будто сбились в кучу, и одна из теней отделилась, двинулась вперед и превратилась в черную женщину. Она стояла возле деревьев, Торнхилл видел, как ее рот формирует непонятный поток звуков, но он догадался, о чем она – по тому, как она держала голову. Когда Сэл держала голову вот так, это значило, что она злится.
Она сделала еще несколько шагов, и Торнхилл увидел, что за спиной у нее прячется ребенок. Самого ребенка видно не было, видна была только его ручка, обхватившая ее бедро, похожая на белую рыбку на черном фоне. Одной рукой женщина придерживала за спиной ребенка, а другой указывала на Торнхилла. Голос ее звучал все громче. Сомнений в том, что именно Торнхилл стал причиной неудовольствия, не оставалось.