— А что с ними? — удивленно заморгал Лунин.
— С ними? С ними ничего, а вот в них, — Мария Александровна загадочно усмехнулась, — а в них таится вопрос, который, как мне кажется, мучает вас все то время, что мы здесь сидим.
— И какой же? — В способность читать по глазам, равно как и в телепатию, Илья не очень верил, но все же готов был выслушать версию Кожемякиной.
— Почему я до сих пор не ушла от Стаса? Почему я столько лет терплю и позволяю вытирать о себя ноги? Верно, вы же хотели это узнать?
— Если честно, — Илье не хотелось разочаровывать собеседницу, — то да.
— Вот видите, конечно, хотели! — Ее глаза торжествующе блеснули и тут же погасли. — Некуда мне идти было. Вернее, не то чтобы совсем некуда, квартира-то, что от матери осталась, она ведь до сих пор цела. Только что я делать буду в той квартире? Я ведь, как со Стасом жить начала, ни дня не работала. Двадцать лет дома просидела. И что теперь. Куда я в сорок семь лет без стажа, без опыта сунусь? Опять обувью торговать?
Она вопросительно уставилась на Лунина. Сочувственно вздохнув, Илья вылил Кожемякиной остатки конька из бутылки.
— И то верно. — Она одобрительно кивнула. — Я до того, как Стаса встретила, в обувном магазине работала, продавцом. Там, собственно, и познакомились, туфли он себе никак выбрать не мог. Подъем у него на ноге уж больно высокий, не каждая модель подходит. Так и получилось, я ему туфли выбрала, а он меня.
Мария Александровна залпом опрокинула в рот коньяк и вздохнула.
— А может, правильно говорить, не выбрали, подобрали. Туфли подобрали. К ноге. Меня тоже подобрали. А потом тоже: к ноге! Как вы думаете, Илья Олегович?
Молниеносным движением Лунин высыпал содержимое креманки себе в рот и яростно заработал челюстями, всем своим видом давая понять, что и рад бы ответить, но, к сожалению, в данный момент лишен способности к ведению диалога.
— У нас же со Стасом брачный договор подписан, — не дождавшись ответа, продолжила Кожемякина. — Так что в случае развода я как пришла к нему ни с чем, так ни с чем и уйду. А когда ты два десятка лет прожил на всем готовом, то, честно вам скажу, иначе уже жить не сможешь. Вернее, может, и сможешь, да только сил нет на это решиться.
— Совсем недавно мне показалось, что как раз решительности у вас с избытком.
Еще не перемолотые орехи мешали произносить слова достаточно четко, но и дальнейшее молчание становилось неприличным.
— Всякому терпению есть предел, — усмехнулась Кожемякина. — Казалось бы, да, за столько лет уже и привыкнуть могла бы. Стас, как только я лишний вес набрала, почти сразу стал дома реже появляться. То на работе у него завал, то в бане с друзьями, а то и вовсе с какими-то партнерами охотиться едет, причем дня на три. Неужто я его партнеров не представляла? Но ведь можно же сделать вид, что ничего не знаешь, что вовсе ничего нет. Вот сейчас на улице туман, верно?