Поле оборвалось у балки, размытой недавними ливнями. Дальше — все ему было незнакомо. Что за этой балкой, за холмами? Есть там село или хутор? Успеет ли он прийти туда до ночи?.. Оглянулся. Над буграми неподвижно маячило крыло млына — точно поднятая к небу рука.
Внезапно нахлынули голод и слабость. Он лег на склоне балки, под бугорком. Земля была теплая и вся пропахла полынью. И небо было теплое, доброе; высоко-высоко в недоступной безбрежности, розовые от закатных лучей, тянулись пушистые легкие облака, похожие на вереницы загадочных птиц, которые летят, летят, над землей неведомо куда, и людям не суждено узнать, что это за птицы, какие у них голоса и где их родина. Вот и он тоже не узнает. Даже если бы долго жил. Но он не хочет жить. Никого у него нет, никому он не нужен. Отец где-то воюет. Уже четвертый год он не с ними, и Юрка стал забывать его лицо. Может, и он Юрку давно забыл. Матери надоело тыняться по чужим хатам, Юрка ей — в обузу, оттого она его к побила… Раз так — тогда он освободит мать от ноши. Просто умрет, и все. Не встанет с этого места. Будет лежать, пока не умрет. Найдут его после или нет — все равно. Лучше бы не нашли. Ударят опять грозы над донецкой степью, поток унесет Юрку по балке в речку, и он исчезнет навеки. Мать поплачет сперва, а потом привыкнет, что его нет. Чужие — и не вспомнят, что он был. Кончится война, отец придет домой, у них с матерью еще сын родится, но это уже будет не Юрка, а кто-то другой, ему не известный, с кем он никогда не встретится и для кого Юркино имя останется как далекий, уходящий в забвение звук. Раньше Юрка мечтал: если немцы их не убьют и они с матерью переживут войну, то, когда вырастет, станет художником и нарисует сражения, бомбежки, беженцев на дорогах, подбитые машины и танки, спаленные хаты, села, восход солнца, и вербы по-над речкой, и степь, и эти поля, снова засеянные хлебом, и старый, обессиленный ветряк. Ничего этого не будет… Он закрыл глаза. Все угасло, провалилось в темноту. И Юрки тоже будто бы уже нет, а там, где он лежал, только трава колышется…
В ячменях звонким и чистым колокольцем ударил перепел. Издалека прилетела ответная песня, чуть погодя — другая… Смотри-ка — уцелели полевые певцы. Казалось — удирая, немцы всю землю вокруг измесили, выжгли, а они все-таки спаслись — эти маленькие беззащитные птицы. Юрка открыл глаза и слушал, как перекликаются перепела, провожая солнце. В небе угасал слабый след розовых облаков.
Ему почудилось — кто-то идет. Приподнялся… и самому себе не поверил: краем поля шел Витька Ватажок. Босой, руки в карманах, на плече котомка. Подошел к Юрке, уставился насмешливо: