— Приедем. Скорей бы только война кончилась, — сказала мать.
— Если що не так было, ты, Люда, прости, не обижайся.
— Что ты, Фекла. — Мать поцеловала в щеку хозяйку. — Это ты нас прости, мы перед тобой в долгу. Не знаю, когда и отплатим.
— Яка там плата! Вернулись бы мужики с фронту живыми.
У Зорьки на рогах был уложен восьмерками налы́гач — повод из крученой веревки. Дед Мосей размотал его и потянул корову со двора. Она нехотя пошла. Нагруженный возок загремел и закачался.
— Терпи, кормилица, терпи, — уговаривал Зорьку дед Мосей. — Больше запрягать не буду. Зробим оцю ходку — и конец, кину ярмо у печку.
Пошли за дедовым низеньким возком.
— Напиши, Люда, як там устроишься. Мне ж интересно.
— Напишу.
— Не отставай, подразделение, — оглянулся дед. — Подтянися.
— Счастливой дороги! — пожелала им тетка Фекла.
Они уходили, а Черноштаниха все стояла посреди улицы… Над выгоном, набирая высоту, носилась голубиная стая.
Спустились к ручью. Дед Мосей как был в кривых брезентовых черевиках — так и зашлепал по воде. Мать разулась, положила туфли на возок. Юрке разуваться не нужно было, он шел босиком. Пока тепло — чего бить сандали? Пойдет в школу — других нету.
Перешли бродок. Ручей унес поднятый со дна песок, замыл их следы — словно отрезал дорогу обратно.
Дальше им не встретились ни ручей, ни речка, ни хотя бы криница в балке. Вокруг лежала пожелтелая, сухая степь. Травы сникли прежде времени: за половину августа не выпало и капли дождя.
Впереди, по горизонту, побежала длинная живая лента. «У-у-у-у!» — разнесся по окрестностям высокий и протяжный гудок. Не то в ответ ему, не то с подневольной тоски замычала в ярме корова.
— Не вой, Зорька, вже добралися до места, — сказал дед Мосей. — Зараз попасемся, водички попьем… Товарняк пошел, — проводил он рукой бегущую вдалеке ленту. — Дует без остановки.
«У-у-у-у!» — звал за собой гудок. Иногда в Раздольном — по тихой погоде, вечерами или на рассвете — Юрка слышал этот дальний зов. И непонятно отчего — ему становилось тоскливо и неспокойно, хотелось идти, ехать куда-то, узнать, что же там, в той стороне, куда убегают поезда.
Прошли мимо небольшого ставка и сквозь лесопосадку дорога привела их к переезду. Левей переезда возникла станция. Верней — то, что от нее осталось: кирпичные развалины, нагромождения шпал, рельсов, покореженного железа, горы хлама, перемешанного с землей, вдоль полотна — черные скелеты вагонов. На путях дымил паровоз — один, без вагонов. Сразу за станцией начинался поселок.
Вблизи переезда, под высокими дикими грушами, они остановились. Дед распряг Зорьку, привязал ее налыгачем к дереву, и они немного отдохнули в тени. Потом дед Мосей покряхтел и сказал: