— Ну ладно, бабка, — недовольно надулся Беин, — что-то разговорилась ты сегодня. Будет. Проповеди твои слушать некогда. — Он взял с подоконника пепельно-рыжую ондатровую шапку, закрыл на ключ ящик и тумбочку стола, намерился уходить. — Я думал — ты и правда по делу, а ты так — язык с утра почесать. Это можно и в магазине, с бабами.
— Спасибо, Никита Савельевич, за совет. Спасибо. — Глашиха гордо поднялась, взяла посошок, чуть боком пошла к двери; уже за порогом комнаты обернулась. — А что побеспокоила — извиняй. По неразумению это. — И напустила на себя невинную простоватость. — Шибко-то не суди старуху, не охаивай. Другой раз буду знать. Я-то, глупая, думала, что к тебе не только по колхозным делам зайти можно, а и так, без всякого, просто по-людски… Извиняй, боле беспокоить не буду.
— В сельсовет вали, к Тетерину. Там с твоей пропажей и разбирайтесь, — кинул Беин ей вслед и задержался у стола, выжидая, когда Глашиха уберется совсем; потом вышел, сел в «газик» и куда-то укатил.
Сельсовет — немного дальше по улице, на противоположной от участковой конторы стороне: ладная небольшая изба под тесом, с резными карнизами и веселым крылечком, над которым воздет выцветший, пора бы и сменить, уже не красный, а блекло-малиновый флаг. Пока шла к сельсовету, Глашиха все думала, силилась понять: что же такое произошло с Никитой Беиным за последнее время — с той поры, как начальником его поставили? Чего он вдруг переменился, будто заново, из другого замеса образовался? Когда простым трактористом, потом звеньевым работал, ни гонору вроде не было у него, ни важности и самодовольства. Или оно так и положено, нельзя без этого начальству? Авторитета не будет, люди слушаться не станут и дело никакое не сдвинешь… Кто его знает?
Председатель сельсовета Тетерин, бывший участковый агроном, — тучный, спокойного нрава мужик пенсионных лет, в очках-кругляшах, с остатками жестких поседелых волос вокруг раздольной лысины — навалясь грудью на стол, поскромней видом и поменьше беинского, зато накрытый красным сукном, в одиночестве и тишине читал газету «Сельская жизнь». Дверь в кабинет была нараспашку — входи без стука. «Тут-то хоть нету бездельников, еще не собиралися, — облегченно подумала Глашиха. — Сразу все и обскажу, не задержусь».
— Можно к тебе, Корнеич? — испросила разрешения.
— А где написано, что нельзя? — отозвался тягучий грубоватый голос. — Всегда пожалуйста.
От председательского серединой комнаты протянулся другой стол — приставной, длинный и узкий, тоже под сукном. По обе его стороны стояли мягкие, обшитые материей, уже порядком потертые стулья. Бабка подошла и села на самый крайний.