После, обратной дорогой, она говорила:
— Бог с ней, с баранухой. Туда ей, видно, и дорога была. Что с воза упало, то пропало. Обойдусь, не обедняю. Ярочку одну заколю к празднику да и перебьюсь. А потом опять поросеночка возьму. Без поросеночка худо.
Анюта помалкивала. Делала вид, будто сожалеет о потере больше самой Глашихи, про собак, однако же, и не заикалась — точно и впрямь не было их там, под гривой, — бабке примерещились, да и только. Глашиха поняла: собак Анюта, конечно, опознала — неспроста и гнала так настырно с того места, но чьи они — решила не признаваться, скрыть. Почему? Какая ей от того корысть? Кого она хочет оградить от подозрения, а может — ответа?..
Вышли на увалы, к деревне. Уже не надеясь на соседкину откровенность, Глашиха все же спросила напоследок:
— Так ты не вспомнила, Анюта, у кого такие собаки — бузая да черная? Я чего-то не могу покуда припомнить.
— А ты точно заметила, что они такие были по масти? — засомневалась Анюта.
— Точно.
— Ну брось, бабушка. Кого там за кустами разглядишь? Мне — так они рябыми вроде бы показались… как у Пашки Михайлова.
— Это всей деревне известно — у Пашки только рябые — давнего своего завода, других не держит. А эти две, точно тебе говорю, — бузая с черной. Чего ж мне глазам своим не верить?
— Не знаю, не знаю, — отрезала Анюта. — Сама я толком не видела… да совсем почти не видела и выдумывать не буду. А тебе, бабушка, могло и показаться. В чаще — кого разглядишь?
Эта неискренность Анюты, странная перемена в ней и явное, такое бессовестное вранье расстроили, крепко огорчили Глашиху.
— Выдумывать ничего не надо, — разочарованно сказала она. — Коли правду сказать не хочешь, то и не говори, я тебя силком не заставляю. Дело твое… Ну ладно, спасибо за подмогу. Ступай к ребятишкам. А я — в сельсовет.
Глашиха стряхнула с подола лесную труху, отпарилась от соседки и медленно поковыляла наискосок Солонцов.
— Да ты, бабушка, не обижайся. Слышишь? — запоздало попыталась оправдаться Анюта. — Не веришь мне, что ли? Думаешь — не хочу тебе пособить?.. Ну не видела я тех собак, будь они не ладны. В кустах шабаршили, правду говорю, а на глаза не показались. Чего же зря выдумывать буду?
Глашиха уходила, не оборачиваясь, не слушая Анютину пустую, лживую болтовню.
Теперь Тетерин был в сельсовете не один. Перед ним, за приставным столом, смирно, молчаливо сидел колхозный конюх Пашка Михайлов, мужичонка — видеть нечего: узкоплечий да сухогрудый, с виду — хлипкий, слабосильный такой; лицо костистое, по-птичьи заостренное, в сорок лет — порядком поношенное, продубелое и все в темных морщинах; глаза светлые и кроткие; выцветшие, пепельные волосы, в которых чуть проглядывает медная краснота, зачесаны наперед и косым пацанячьим чубчиком пересекают лоб, — ну совсем невзрачный мужичонка. Но в тайге Пашка — бог, там его не узнать и сравнить не с кем. Способней и хитрей, смелей и выносливей охотника нету в Ключах, да и на весь район таких — единицы остались. Каждую осень, перед началом сезона, заключает Пашка с потребкооперацией договор, берет в колхозе отпуск на целых два месяца — дают, не отказывают, уже привыкли к тому, да и надо же кому-то хоть мало-мальски опромышлять тайгу, чтоб совсем не задичала, — снаряжается с неторопливой и вдумчивой основательностью, как смолоду батя учил, натаскивал, и уходит в хребет, в самое становье, к далеким и старым, зато хорошо обжитым, еще отцовским зимовьям. По тем не каждому доступным угодьям он и белок, и соболей дивно подсоберет. Изюбров, косуль, кабанов, кабарожек добудет больше иной бригады. Берлогу собаки найдут, поднимут медведя — один встречает его, надеется только на себя и на своих бесстрашных перед любым зверем и беззаветно преданных хозяину четверых псов. Таких лаек промысловых, как Пашкины, тоже поискать, но вот остался за ними с прошедшего лета обидный грешок — задавили в березнике, за Солонцами, валушка (никогда не ожидал от них Пашка такой пакости), а может, уже на готовое прибежали, точно никто сказать не мог, да первыми попались бабам на глаза, и штрафом сельсовет наказал Михайлова. Пашка и не спорил, не отпирался — безропотно выложил тридцатку. Подумаешь, деньги — тридцатка, когда его собакам вообще цены нету, он бы их и за всю деревенскую отару не отдал.