Тут мать погрешила против правды: семьи-то как раз и не было. Раньше всех это увидела и поняла Ирина Ивановна. Не ровня братцу, она и к Юрке, и к его матери относилась хотя и без особой любви, но вполне по-человечески, добропорядочно, и первое время брала их под защиту, — сдерживала, стыдила, одергивала Сердюка и даже разругалась однажды с ним, высказав ему, что первую жену он вот такими же выходками замордовал, выжил, и если эта тоже уйдет — правильно сделает. Однако хорошо зная брата и всякий раз убеждаясь в бесполезности попыток изменить его норов или хотя бы поведение в доме, Ирина Ивановна отступилась, плюнула на все и стала жить особняком, ни во что не вмешиваясь: дала волю Сердюку, а на мать переложила хозяйственные, кухонные хлопоты. У Ирины Ивановны, судя по всему, был свой, отдельный мир, круг своих друзей, знакомых, свои заботы. Дома она почти не бывала; из ресторана всегда возвращалась навеселе, с пухлыми свертками и в комнате не засиживалась. Будто по расписанию, за нею приезжал на «Победе», кофейного цвета, начальник автобазы с друзьями и увозил то до утра, то на весь выходной, а то и на три дня. Где и с кем валандается сестра, Сердюк никогда не спрашивал. Только выругается себе под нос да пробубнит при ее появлении:
— Ты бы, Ирка, выходила замуж, не выкобенивалась.
— А для чего он мне, тот муж? Для какой такой потехи? — солово смеялись глаза Ирины Ивановны. — Вашему брату кальсоны стирать? Ха! Найдутся дурочки и без меня. Я уже попробовала. Хватит, сытая. Мне, Колюня, и без твоего замужа хорошо. Если женщина хочет, чтобы ее всю жизнь любили, она не должна иметь никаких мужей. Ясно тебе?..
— Кобыла необузданная. Все бы она играла! — бросал Сердюк, матерился — тем и кончал разговор.
Так прожили почти год. Не житье было — пытка. Терпели. Ждали — должен же наступить какой-то просвет. Но его и не предвиделось. Больше того: не только языку, но уже и рукам стал давать волю Сердюк. Загулял как-то со своими собутыльниками допоздна. Пришел хорош и с порога:
— Жрать подавай.
Пьяный он ел особенно жадно и долго, набивал брюхо всем без разбору.
— Ужин холодный, — сказала мать. — Я же не знала, когда ты придешь… Подожди, разогрею.
Сердюк размахнулся и ударил ее по лицу. А добавил боли гадким, грязным словом…
Полночи проплакала мать на веранде. Юрка не отходил от нее — успокаивал и никак не мог успокоить. Да и самого-то колотило всего.
— Давай уйдем от него, мам, — сказал он наконец. — В нашу старую квартиру. И будем себе жить, как жили. Ну сколько ты будешь терпеть?.. Завтра же давай уйдем!