Внутренняя динамика группы может влиять также и на ее отношение к окружающему миру. Если, как это делает Марта Креншоу, взглянуть на террористическое движение с точки зрения его организации, можно сказать, что его действия обусловлены напряженностью внутри него самого куда больше взаимодействия с заклятыми врагами[587]. Как мы уже имели случай увидеть, с наибольшей жестокостью тот же ИГИЛ резал головы и пытал своих же товарищей, наказывая так называемых отступников или перебежчиков, бросивших вызов руководству ИГИЛ. Аналогичным образом главари радикальной сикхской группы «Коммандос Халистана» (KCF) регулярно приказывали убивать бойцов собственной или же конкурентной группы, если те, по их мнению, отбились от рук. Если, как говорил один бывший участник KCF, кто-то из группы обращался к военной силе, чтобы урвать себя побольше «бабла, наркоты и девок», руководство «могло его устранить, чтобы поддерживать респектабельность движения в целом»[588].
В прочих движениях, как мы видели, «зарвавшихся» ненавидели наравне с врагами или даже больше. Так, Ашин Виратху презирал буддийских политиков, не способных или же не стремящихся защищать буддийскую культуру в Мьянме – то есть, с его точки зрения, исполнять свой прямой долг. Иан Пейсли, протестантский смутьян из Белфаста, говорил, что «мы не уважаем всю эту римствующую систему [католичество] и еще меньше уважаем систему отступников-протестантов»[589]. Рабби Меир Кахане, как считалось, одобрял идею еврейской гражданской войны и предсказывал политические убийства светских израильских лидеров, а в разговоре со мной заявлял, что светские евреи вызывают у него даже бóльшую неприязнь, чем мусульмане-арабы. Или: о Махмуде Абухалиме, как я уже упоминал, говорили, будто он замешан в убийстве умеренного исламского лидера – соперника шейха Омара Абдель Рахмана. Многие совершенные той или иной группой теракты, таким образом, были направлены не на широкую аудиторию, а на своих же коллег.
Мишель Вивьорка, продвигая эту концепцию организационных причин терроризма еще на шаг, писал, что он возникает как следствие не только внутренних разногласий в движении, но и его распада. Насилие, по его словам, начинается только если от более обширного движения откалывается его часть или само оно отказывается от прежней идеологии[590]. «Организованная практика стихийно-несоразмерного насилия», как рассуждает Вивьорка, «превращается в субститут движения, когда оно становится воображаемым или понимает, что его надеждам не суждено исполниться»[591]. Если его довод справедлив, терроризм – признак не силы политического движения, а его раскола.