Бортэ засмеялась, вытирая слезы, встала легко и быстро начала стелить. Тэмуджин посмотрел на спящего младенца, тот спал, высунув темное, крохотное лицо из пеленки. Он придвинулся к нему, потянулся и осторожно взял почти невесомое тельце, завернутое в одеяло, склонил над ним лицо. От него пахло мягким младенческим духом, густо смешанным с родным, молочным запахом Бортэ. И как-то разом, будто теплым ветерком сдуло с его души остатки холода и враждебного чувства.
– Ну что, парень, – улыбнувшись, сказал Тэмуджин, – раз тебя будет охранять наш пес Джучи, значит, и имя твое будет – Джучи. Тогда злые духи не отличат тебя от пса и побоятся нападать.
Бортэ, сидя на постели, счастливо улыбнулась:
– Джучи[21] – хорошее имя. Настоящее, мужское.
Рано утром Тэмуджин созвал семейный совет. Мать Оэлун сходила и позвала братьев в большую юрту. Те пришли приодевшиеся, в новых лисьих и выдровых шапках, в ременных поясах, со свисающими серебряными ножами и огнивами.
Поклонившись онгонам, братья расселись на мужской стороне. Не выспавшись, они молча поглядывали на мать и старшего брата, борясь со сном, выжидали начала.
С женской стороны сели мать, Бортэ и Тэмулун. Меркитского Хучу после поклона онгонам Хоахчин увела в молочную юрту.
Тэмуджин, оглядев всех, коротко огласил:
– По обычаю мы должны свершить обряд уложения ребенка в колыбель.
Хасар пожал плечами, щуря глаза на огонь:
– Так всегда и делается…
– Надо будет новую зыбку сделать, – подавляя зевоту, сказал Бэлгутэй. – А кто будет ее делать, кому закажем?
Тэмуджин ответил:
– Не нужно новой зыбки. Будем укладывать в нашу, родовую.
Братья подняли головы, недоуменно посмотрели на него. По их лицам было видно, что они этого не ожидали.
– Как это в нашу?.. – подал голос Хачиун и замолчал, опустив взгляд.
– Ну, говорите, – Тэмуджин требовательно посмотрел на Хасара.
Тот, только сейчас окончательно стряхнув с себя сон, выпрямился на месте. Словно услышав что-то нелепое, он коротко хохотнул.
– Разве нельзя обойтись без того, чтобы укладывать его в нашу зыбку? Почему бы ему другую, такую же не сделать?
Бэлгутэй поддержал его:
– Еще дед Тодоен говорил нам, что эту зыбку сам Хабул-хан своими руками сделал. Сказал, что это святыня рода, мол, берегите и гордитесь, что вашей семье досталась…
– Хабул-хан воевал с меркитами, – подхватил Хачиун. – А тут выходит, что в эту зыбку его же врагов станем укладывать?
Высказавшись, братья умолкли. Снова установилась тишина. Бортэ сидела, опустив голову, словно сейчас шел суд над ней, держа на руках младенца и напряженно ожидая решения. Мать с отчужденным лицом смотрела на огонь, сложив руки на животе. Тэмугэ украдкой поглядывал на других.