— Надо же, Александр Александрович, и вы здесь!
— Как видите, друг мой…
После короткого приветствия немедленно пришел черед обмена новостями.
Арона Штейнберга задержали по тому же делу, что и Блока.
За три или четыре дня до этого в Москве Всероссийской Чрезвычайной комиссией вторично, после кратковременной легализации, был арестован Центральный комитет партии левых социалистов-революционеров и началась ликвидация эсеровских партийных организаций по всей России. «Философская академия» была всего лишь кружком основателей будущей Вольной философской ассоциации, и Александр Блок принадлежал к нему с самого начала. Список участников кружка был обнаружен при обыске в блокноте у одного из писателей-драматургов, состоявших в партии эсеров, и, по мнению чекистов, мог сыграть определенную роль на предстоящем судебном процессе.
Поэтому на квартиру к Штейнбергам явились незваные гости с ордером Чрезвычайной Комиссии на производство обыска — и на арест независимо от результатов обыска. Последнее обстоятельство, разумеется, сильно встревожило домашних.
— Не расстраивайтесь, граждане, — утешал их руководивший арестом агент Петроградской ЧК, — у нас сегодня список длинный, и все — писатели, художники, профессора…
Список арестованных по делу, как выяснилось позже, был действительно большой. По крайней мере, в помещении для арестантов при районном Совете депутатов, куда собирали задержанных с одного только Васильевского острова, он очутился в обществе историка и журналиста Михаила Лемке, известного художника Петрова-Водкина и литератора Ремизова. Как выяснилось на следующее утро, все они провели ночь в квартире, которую прежде занимал писатель Федор Сологуб. Из квартиры этой он был выселен совсем недавно, так что Ремизов и Петров-Водкин нередко здесь бывали и знали ее отлично. Не хватало только самого хозяина — хотя, по имевшимся сведениям, в списке Чрезвычайной комиссии значился также и он…
Снаружи, с воли, слышался воскресный колокольный перезвон.
Согласно порядку, заведенному на Гороховой, каждое утро сообщался список лиц, подлежавших отправке отсюда в места более продолжительного заключения — главным образом, на Шпалерную улицу, в так называемый Дом предварительного заключения. Вот и в этот раз список уже был сообщен, так что камеры значительно разгрузились. Многие койки освободились, и арестованные, не нашедшие себе в первое время какого-то определенного пристанища, начали обустраиваться на новых местах.
— Милости прошу, Александр Александрович, к моему шалашу! — Штейнберг, который успел уже водвориться в одном из углов, счастлив был разделить свое ложе со знаменитым поэтом.