— Да уж, верно подмечено, Александр Александрович, — поддержал его Штейнберг.
— Товарищ Блок не так уж глупо рассуждает…
— Так что, видно, недаром его определили сюда, к нам, — кто-то из сидящих за столом «политических» обвел руками почти до отказа наполненную арестантами камеру. — В компанию заговорщиков, злобных социалистов-революционеров.
— Между прочим, я лично не левый, я правый эсер, — подчеркнул моряк.
Блок с виноватой отчего-то улыбкой ответил:
— Ну, так я ведь и вовсе не эсер…
— Однако заговорщик?
— Большевикам виднее, — напомнил о себе артиллерист.
— Да, кстати, товарищ Блок. Вы ведь даже, по-моему, в нашей партии не состоите? Вы ведь, кажется, меньшевик?
В глазах Блока блеснул огонек.
— Нет, товарищ, — ответил он, — я не меньшевик. Я вообще ни к какой партии не принадлежу.
— Никогда не слышал, чтобы были беспартийные революционеры, — не поверил офицер.
— По-вашему, бывают только беспартийные контрреволюционеры?
Окружающие рассмеялись, но собеседник поэта стоял на своем:
— И все-таки невозможно понять, как образованный человек может стать социалистом.
Блок в ответ улыбнулся.
— Изволите смеяться? И напрасно, милостивый государь…
— Простите великодушно, это вовсе не относится на ваш счет! — поспешил извиниться Блок.
— Но, однако же, вы со мной не согласны?
— Не согласен, — подтвердил поэт.
— Отчего же? Ведь этот ваш так называемый социализм невозможно себе представить без равенства. Но неужели вы будете утверждать, что все люди от рождения одинаково умны, одарены, талантливы? Нет, не будете… — артиллерист, оказавшийся в одиночестве, не надеялся даже, что ему дадут высказаться до конца, поэтому говорил горячо и торопливо: — Я вот думаю, что вся наша беда в том, что мы слишком скромны. В России образованное сословие всегда хотело опуститься до уровня массы, а не возвысить ее до себя. А теперь за это расплачивается вся Россия.
— Ох, не думаю, чтобы мы были слишком скромны, — с явным сомнением покачал головой Блок.
— Да и неизвестно еще, за что расплачивается Россия, — поддержал его кто-то.
…Офицер ушел первым в свой угол напротив окна. Вслед за ним из-за стола, покрытого газетой, начали подниматься и остальные.
— Эх, товарищи, — потянулся, вставая, моряк с дореволюционным тюремным стажем. — Самое верное средство — это проспать до лучших времен. Отправляюсь в дальнее плавание…
И он подал руку товарищам, будто и вправду отчаливал в путешествие.
Блок отправился к своей койке, а его приятель Арон Штейнберг принял вызов рабочего сразиться в шахматы. Когда он вернулся, поэт лежал на спине, укрывшись вместо одеяла шинелью и подложив под голову вещевой мешок. В ногах у Блока пристроился какой-то гражданин с восторженным лицом, и декламировал, почти не понижая голос: