Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов (Фельдман, Бит-Юнан) - страница 119

Он и «консультировался» последним в ЦК партии. Варианты решения обсуждал. Как отметил Ерофеев, именно Кузнецов «начал собрание зажигательной речью против „МетрОполя“».

Такое было б невозможно, если бы не то самое «указание свыше». Кузнецову позволили завершить кампанию против «Метрополя» карой двух ослушников — при условии, что решение поддержит большинство присутствовавших на заседании секретариата.

Для большинства вступительная речь Кузнецова была своего рода сигналом к нападению. Вновь появилась возможность покарать ослушников и тем самым подтвердить свое функционерское право распределять и властвовать.

После кузнецовской речи вызывали исключенных. Ерофеев отметил, что «Михалков изображал бесстрастие. Когда начинали орать: „Да хватит их слушать!“, — он возражал: „Нет, товарищи, мы должны во всем разобраться…“ То, что нас вызывали порознь, никакого значения не имело. Мы потом смеялись: отвечали абсолютно одинаково».

Для большинства собравшихся именно солидарность вызванных имела значение. А вопросы, как отметил Ерофеев, «были обычные, гнусные: как додумались до такого мерзостного дела? понимаете, какой ущерб нанесли стране? как относитесь к тому, что ваше имя используется на Западе реакционными кругами? кто вас на это подвигнул? Они хотели свалить все на Аксенова. Попов сказал, что ему тридцать три года, он может сам отвечать за свои поступки и никто его не „двигал“, он не шкаф, чтобы его двигать».

Дерзость мало что меняла. Главное — Попов не каялся. И Ерофеев тоже. Его, как он подчеркнул, «сразу спросили: считаете ли вы, что участвовали в антисоветской акции? Я понял — шьется дело: участие в антисоветской акции — это 70-я статья, а не прием в Союз писателей».

Имелась в виду статья 70 УК РСФСР. В соответствии с этой нормой права, как отмечено выше, были осуждены Синявский и Даниэль. Резолюция литературных функционеров сыграла бы роль своего рода экспертного заключения для следствия и суда.

Но в ЦК партии не предусматривался такой вариант. Он был лишь обозначен. Возможно, цель — припугнуть все еще дерзивших Попова и Ерофеева. Их выслушали, после чего объявили перерыв. Долгий.

Надо полагать, Кузнецов с меньшинством спорил, настаивая на исключении. А потом, как рассказывал Попов, его и Ерофеева «завели вдвоем, чтобы зачитать приговор: ничего не поняли, не осознали, никаких выводов из случившегося не сделали».

Кузнецов победил. И не только он. Как счел нужным отметить Ерофеев, после заседания, когда «все уже расходились, Михалков нам шепнул: „Ребята, я сделал все, что мог, но против меня было сорок человек…“ Может быть, в тот раз он действительно не был главным погромщиком?»