III
В «Речи…» Фора и в «Письме молодого русского вельможи…» отражались действительные контуры литературных практик, осуществлявшихся в Петербурге под покровительством Шувалова. Обе публикации исходили из неформального литературного кружка, известного под неточным названием «шуваловского салона». Среди его участников были молодые аристократы А. П. Шувалов и А. С. Строганов, и Фор обращается к тем, кого «les heureux hazards de la naissance & de la fortune appeleront un jour, ainsi que la force du génie, à ces Places éminentes, où l’on balance & fixe la destinée des Empires» ([счастливые случайности рождения и богатства, а также достоинства ума призовут когда-нибудь на те высокие места, где взвешиваются и решаются судьбы империй] – Faure 1760, 18). В то же время, как указывает Берков, «членами салона <…> были еще маркиз де Лопиталь, французский посол в Петербурге, И. И. Шувалов, вероятно, канцлер граф М. И. Воронцов» (Берков 1936, 256). В преамбуле к французской статье А. Шувалова приведенным выше словам о «громадном пространстве», подчеркивающем близость «самого сердца обоих народов», предшествовали такие:
<…> двое молодых русских вельмож <…> [А. Шувалов и Строганов] возвратились недавно в свое отечество, объездив почти все европейские дворы и привезя с собой одни лишь только добродетели иноземцев, а также любовь к наукам и искусствам, которыми они сами с успехом занимаются. Ученые люди справедливо видят в них своих русских меценатов. Недавно они организовали маленькое литературное общество <…> Общество это состоит только из русских и французов (Берков 1935б, 357).
Как видно, в устройстве русско-французского «литературного общества» политическая идея сближения России и Франции увязывалась (в духе цитированных рассуждений Бецкого) с поощрением отечественной словесности. В то же время не следует преувеличивать организационную состоятельность «салона»: единичные достоверно засвидетельствованные «собрания в узком кругу этого литературного общества» («petites assemblées de la Société littéraire» – Там же, 362) происходили, по всей видимости, вследствие спорадической потребности И. Шувалова и его придворного окружения публично зафиксировать свои культурные и политические ориентиры. Фактически «литературное общество» было растворено в шуваловской придворной партии, клиентеле фаворита, который, по словам Штелина, имел обыкновение приглашать «к себе на обед <…> многих ученых, и в том числе Ломоносова и Сумарокова» (Куник 1865, 403).
Этим литераторам принадлежала важная роль в неформальной «культурной политике» Шувалова. И в «Речи…» Фора, и в статье А. Шувалова их имена символизировали литературные успехи России; совместное упоминание Ломоносова и Сумарокова стало своего рода формулой, как видно из позднейшей реплики П. И. Панина: «<…> как они двое переведутся, так Божией милостью не видать еще, кто б нам вместо их служить могли» (Порошин 2004, 78). Работы Фора и А. Шувалова увидели свет в 1760 г., а в январе 1761 г. И. Шувалов на одном из своих приемов предпринял попытку прилюдно примирить двух поэтов. Мы знаем об этом из письма Ломоносова Шувалову: «Вдруг слышу: помирись с Сумароковым! <…> Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал я вам послушание, только вас уверяю, что в последний раз» (Ломоносов, X, 545–546). Эта попытка, вызвавшая отпор Ломоносова, вписывается в общую картину взаимоотношений фаворита с обоими литераторами, которую со слов Шувалова очерчивает И. Тимковский: