Ici dans un Eléve d’Uranie ils [les Beaux Arts] ont le Poëte, le Philosophe & l’Orateur de Dieux. Son âme male, audacieuse, ainsi que le pinceau de Raphaël, a peine à descendre jusqu’à la naïveté de l’amour, jusqu’aux crayons de la volupté, des graces & de l’innocence. Les Beaux Arts ont encore l’élégant écrivain d’Athalie dans l’Auteur ingénieux, qui le prémier fit parler votre langue à Melpoméne.
[Здесь в питомце Урании они [изящные искусства] имеют поэта, философа и божественного оратора. Его мужественная душа, отважная, подобно кисти Рафаэля, с трудом снисходит к наивной любви, к изображению наслаждений и невинных прелестей. Изящные искусства имеют еще изящного творца Гофолии в остроумном писателе, который первым заговорил на вашем языке с Мельпоменой.] (Faure 1760, 20–21; ср.: Берков 1936, 256)
В первоначальном варианте приведенный фрагмент Фора заканчивался следующей фразой:
Quand un tel parallele désigne deux génies-créateurs, existans parmi-vous, répétons-le, Messieurs, les beaux Arts ont toutes leurs richesses.
[Если это сравнение описывает двух гениев-творцов, обитающих среди вас, повторим же, господа: изящные искусства располагают всеми своими богатствами.] (РГАДА. Ф. 199. Портфель 4. Ед. хр. 4. С. 8)
Соперничество двух «гениев-творцов», вместе охватывающих противоположные полюса литературной сферы, служило эмблемой литературного изобилия; оно, в свою очередь, должно было говорить в пользу российского государства.
IV
И Фор, и А. Шувалов говорили о Ломоносове и Сумарокове как о поэтах, «украшающих <…> родину» (Берков 1935б, 357). В 1760 г. М. М. Херасков опубликовал в «Полезном увеселении» стихотворное «Письмо», рекомендовавшее молодым стихотворцам сочинять
Как Сумароков пел и так, как Ломоносов,
Великие творцы, отечеству хвала,
И праведную честь им слава воздала.
(Херасков 1961, 102–103)
Во имя славы «отечества» начинающий поэт упраздняет хорошо известную ему вражду двух литературных корифеев. Это объясняется не тем, что оба они, как полагает Берков, стали «явлением прошлого» (Берков 1936, 272): и в частной переписке, и в стихотворных публикациях этого времени Херасков выказывал себя верным почитателем «приятного С[умарокова]» (Херасков 1961, 84)[18]. Официально-вежливая формулировка «Письма» отвечала взглядам Шувалова, непосредственного начальника Хераскова по университету. В свою очередь, фаворит руководствовался канонизированными в Европе сценариями организации и осмысления литературной жизни, вписывавшими ее в символический облик монархической государственности.