Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века (Осповат) - страница 89

Скажи, Бекетов, тот не прямо ль веселится,
Кто в усерди учен, не вовсе в том трудится,
Кто чтению любит книг, не может быть без них,
Сидит и с книгою и у друзей своих,
Веселости и труд день прямо разделяет,
В труде острит свой ум и сам чювство услаждает?
Мне кажется, сто крат счесливей он тово,
Акроме кто наук не молвит ничево,
Кто целой день и ночь над книгой провождает
И в постех о творцах старинных разсуждает <…>
Чем славится педант – придворной то ругает,
Чем гордится он – то тотчас пересмехает.
Спроси у обоих, чем в свете есть покой?
Один почтет латынь – веселости другой,
Один за надобности убор почитает
И мнит, что всех девиц висками он прельщает,
Другой старается доводы приискать,
В котором бы образе оному представлять
И фолиантов, что со тщанием разгибает,
Чего ж он ищет в них – и сам не помнит.
Бездушны секретарь велик тем хощет быть,
Что мог бездельствами ково он обольстить,
Себя он мнит в труде, не любит стихотворства
И думает, что есть праздности лишь свойства[.]
Когда тяжбу дворян неправо прекратит,
Оправит виноватого, себя обогатит,
Тогда поетом вам он в мыслях не смеется,
[Тогда, поэты, вам он мысленно смеется: ]
Пускай меня бранят – ко мне богатство льется,
Что выслужат стишком, когда у них спросить,
Так скажут не на что им и свечки купить[.]
Но я тебе, дружек, богатство уступаю,
И в бедности стихи всему предпочитаю,
Довольно и тово, что итти я могу
Бездельства уличать и что пишу – не лгу,
Поеты весело в них время провождают,
Разумныя стихи чтецов увеселяют,
В них больше сладости находят и забав,
Как дело слушая, кто винен в нем иль прав.
(Мартынов, Шанская 1976, 142–143)

Эти стихи представляют собой важное свидетельство складывавшейся культуры светского досуга, составлявшей социальный фон дворянского литературного вкуса. Характеристика поэзии, выдержанная в стилистике «Двух эпистол» («Разумныя стихи чтецов увеселяют», ср. у Сумарокова: «Невольные стихи чтеца не веселят» – Сумароков 1957, 116), возвращается в быт.

Литературные занятия постепенно становились в придворных кругах элементом «политичного» развлечения. Очерченный в послании собирательный портрет светского человека («Кто чтению любит книг, не может быть без них, / Сидит и с книгою и у друзей своих») не был совершенно вымышлен: когда в конце 1749 г., через год после выхода «Двух эпистол», попал в случай двадцатидвухлетний паж Иван Шувалов, Екатерина «радовалась его возвышению, потому что, когда он еще был пажом, я его заметила, как человека много обещавшего по своему прилежанию; его всегда видели с книгой в руке» (Екатерина 1990, 95). Шувалов принадлежал к тому же слою светских стихотворцев-любителей, что и автор послания к Бекетову; среди его бумаг сохранились наброски эпиграммы на Сумарокова и возражения на «Сатиру на петиметра» (которая, по легенде, метила в него), а также черновое начало трагедии (см.: РГАЛИ. Ф. 1625. Оп. 2. Д. 4).