«Помню утро отлета, – вспоминает Валентина Николаева, – когда я заехала попрощаться с моими героями. Ника волновалась, вытирала слезы и металась: ей хотелось подарить мне что-то на память. Она подарила стихотворение “Мы говорим с тобой на разных языках…”, написанное с ошибками ее рукой на тетрадном клочке бумаги, местную газету с ее первой публикацией с автографом и узенький, как из толстой проволочки, рифленый браслетик на руку. Уезжала я, конечно, с развороченным болью сердцем…
После отъезда я пару раз звонила моим ялтинцам, а потом стало очевидно: их закрутила новая жизнь, более видные личности и фигуры появились в их хлопотах. Я была мавром, который сделал свое дело. К теме Ники я больше никогда не возвращалась. Да и отдел литературы “Комсомолки”, по-моему, не отслеживал особо путь Ники. Однажды увидела интервью с ней по центральному ТВ после венецианского, кажется, успеха. Она уже была подросток или даже настоящая девушка. Сердце сжалось, и показалось: ничего в ней от Никушки моей любимой не осталось. Это был совсем новый человек, слепленный новым временем, своего рода ширпотреб».
Приведу слова из письма Людмилы Баркиной
Стихи ее меня никогда не впечатляли. Понятно, когда маленький ребенок, к тому же больной, кричит и шепчет об этой боли, пусть коряво и нескладно, это может, наверное, задеть за живое. Не знаю, меня это не трогает. Я люблю и ценю в литературе мастерство и профессионализм. И потом – мне обидно за Свету. Вот уж кто Поэт в этой семье! А она была отодвинута на задворки, в служанки и горничные. Несправедливо! Поэтому мне Нику трудно считать талантливым поэтом. Самородком своеобычным человеком, несчастным-пренесчастным ребенком – ДА! Но не более того.
Влад Васюхин, который видел и слышал Нику, когда ей было лет 16, и очень хотел с ней познакомиться, но не познакомился, потому что, по его словам, «это была уже другая Ника», несмотря на это, написал о ней лучше и точнее многих своих собратьев по перу, которые общались с ней, брали интервью и писали Бог весть что. Естественно, меня интересовало, верил ли Васюхин в то, что Ника писала стихи. «Дело в том, – сказал он, – что, когда человек живет в творческой семье, он невольно в этом “варится”. И я вполне допускаю, что она писала, потому что столь долго плести такую мистификацию или, что то же, так долго врать, было бы очень сложно. Ведь существование в семье – это цена самообмена: кто-то строчку бросил, кто-то фразу. Но по большому счету это уже не важно.
Я не считаю, что тут какая-то большая поэзия. Это все равно не те стихи, которые все время в обиходе. Да, это интересно как биография, судьба вундеркинда, история очень талантливого ребенка. С точки же литературной ценности – все поэты об этом говорили, и тот же Евтушенко, что когда Ника выросла, ее стихи стали самыми обычными. Никакой особой гениальности здесь я не вижу. Поэтому в данном случае совершенно не важно, кто эти стихи писал. Вот сама драма, судьба человека – да, интересна».